13 несчастий Геракла. Дарья Донцова

Понравилось? – Лариса Викторовна усиленно втягивала меня в беседу.

      – Отличное здание, – улыбнулся я, – вот только…

      – Что? – жадно поинтересовалась экономка.

      Я на секунду заколебался. Ну какое право я имею критиковать художественный вкус хозяина?

      – Так что вам не по душе? – упорно настаивала Лариса Викторовна.

      – Очень оригинальные картины, – осторожно ответил я, – по-моему, они… э… э… не слишком соответствуют концепции убранства дома.

      Лариса Викторовна прижала палец к губам:

      – Тише.

      Я замолчал.

      Экономка улыбнулась:

      – Хорошо, что мне сказали, надеюсь, Сергею Петровичу ничего такого не озвучили?

      – Нет, конечно.

      – Ага, – кивнула Лариса Викторовна, – если хотите долго работать у Кузьминского… К слову сказать, Сергей Петрович невероятно щедрый человек. Он сначала определяет вам оклад, потом начинает давать премии, делать подарки… Так вот, если желаете долго прослужить у него секретарем, мой вам дружеский совет: хвалите все полотна беззастенчиво. В особенности хозяину по душе, когда его сравнивают с Пикассо. Вот приедет он сегодня со службы, зайдет в столовую, а вы ткните пальцем в эти отвратные темно-зеленые апельсины и скажите: «Господи! Да у вас тут подлинник Пикассо!»

      – Насколько я знаю, этот художник никогда не писал цитрусовых, смахивающих по цвету на жабу, – возразил я, – он любил одно время совсем другие цвета. «Розовый период Пикассо», «Голубой период Пикассо», потом увлекался кубизмом…

      – Образованного человека сразу видно, – восхитилась Лариса Викторовна. – Но сейчас-то речь идет о том, чтобы потрафить хозяину.

      – Так это его работы, – дошло наконец до меня.

      – Ну да, – кивнула Лариса Викторовна, – мама Сергея Петровича, Глафира Анисимовна, была художницей. Кстати, картинки со зверушками – ее работы.

      – Очень милые.

      – На мой взгляд тоже, – кивнула Лариса Викторовна, – но не все ее произведения таковы. От замка меня оторопь берет.

      – Это тоже принадлежит кисти Глафиры Анисимовны? – поразился я. – Надо же, какие полярные вещи! Собачата, котята и висельник!

      Лариса Викторовна налила мне еще кофе, потом наполнила доверху свою чашку и принялась самозабвенно сплетничать.

      Мать Сергея Петровича была странной женщиной. Но ее муж, Петр Фадеевич, вначале не обращал внимания на, мягко говоря, не совсем адекватное поведение жены. Глафира легко переходила от смеха к слезам, быстро обижалась, помнила обиды десятилетиями и могла возненавидеть человека, если он приходил в платье красного цвета. Дальше – больше. Постепенно ее начал раздражать яркий солнечный свет, она стала задергивать плотные гардины и жечь сутки напролет искусственный свет. Потом появилась новая фенька – Глафире стали повсюду мерещиться враги, она перестала есть еду, которую готовила кухарка, питалась одним печеньем, лично покупая его в булочных и пряча у себя в спальне.

      Все окружающие воспринимали Глафиру как сумасшедшую,