Почерк судьбы. Шарлотта Лукас

просмотреть десять раз подряд «Техасскую резню бензопилой»!

      Йонатан с интересом продолжал листать дальше. Хотя ему было ясно, что на самом деле подобное никто делать не стал бы, все же это чем-то напоминало ковыряние в чужом дневнике. Но не судите, да не судимы будете. Йонатан, читая страницу за страницей, удивлялся все больше и больше. Ведь кто-то же не поленился записать что-нибудь на каждый день всего года! Все страницы были заполнены, вплоть до 31 декабря. Несмотря на многочисленные поэтические эпиграфы, которые предваряли каждую запись («Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь», Антуан де Сент-Экзюпери), Йонатан уже испытывал уважение к автору.

      Иногда планы были весьма затратными, например 25 августа:

      Взять напрокат фургон для кемпинга и поехать в Санкт-Петер-Ординг[12] поискать ракушки, пожарить мясо на гриле и поспать под открытым небом. Не забыть взять музыку!

      Но были и незначительные мероприятия, как, например, 16 марта:

      Мой день рожденья!

      После полудня пойти в «Лютт-кафе» и есть пироги, пока не станет дурно.

      А вот запись на 21 июня:

      Начало лета! Встретить рассвет в 4: 40 на берегу Эльбы!

      Йонатан листал дальше и читал, читал… Он ощущал, как душу заполняет странная печаль.

      С одной стороны, этот ежедневник был написан абсолютно точно не для него. Он даже не был знаком с какой-нибудь или каким-нибудь Х.! За исключением его соседки слева, Хелены Фаренкрог. Но даже если она и родилась 16 марта, то ей уже было за девяносто, и жила она одна, вместе со своей Дафной – королевским пуделем. Йонатан совершенно не верил в то, что она много недель подряд заполняла для него дрожащей рукой этот ежедневник – страницу за страницей, шрифтом Зюттерлинга (это, конечно, неправда, но подошло бы Хелене Фаренкрог).

      Но именно почерк и послужил второй причиной его странной меланхолии. Да, Йонатана это даже по-своему тронуло.

      Ему не потребовалось много времени для того, чтобы понять, что это было: витиеватые буквы напомнили почерк его матери Софии, которая ушла от его отца, когда Йонатану было десять лет.

      Именно так она и писала – много длинных завитков. Йонатан не вспоминал о ней целую вечность, но когда он читал записи, то с болезненной четкостью перед ним всплывали все письма и записки, которые она оставляла ему когда-то по всему дому.

      «Доброе утро, золотце, хорошего тебе дня!» – лежал листик на столе рядом с завтраком, прямо возле тарелки с яичницей и ветчиной. А после, когда Йонатан распаковывал на перемене бутерброд, всегда читал фразу «Приятного аппетита!», написанную на оберточной бумаге. Рядом – нарисованное красным фломастером сердечко. «Не огорчайся, следующее задание ты выполнишь лучше!» – висел стикер рядом с заваленной контрольной работой по математике. «Желаю тебе чудесных снов!» – это пожелание она подсовывала ему под подушку каждый вечер.

      Но это были всего лишь записки, которые ничего не меняли: мать Йонатана бросила не только мужа, но и своего единственного ребенка. Она вернулась на родину, а родилась она недалеко от Флоренции, и уехала оттуда неохотно в конце

12

Курорт на севере Германии.