Ольга Седакова: стихи, смыслы, прочтения. Сборник научных статей. Сборник статей

под лестницей в родительском доме, становится образом той божественности, что лежит в самом сердце всего:

      нет, не все пропадет

      не все исчезнет.

      Эта никчемность,

      эта никому-не-нужность,

      это,

      чего не узнают родная мать и невеста,

      это не исчезает.

(1: 401)

      Следующее стихотворение заключает в себе компактификацию. «Колыбельная» (1: 370) – это сам дом, постель в подушках, опыт компактификации, как у морской раковины, вбирающей в себя океан, а затем звезды; а дом – это дом бабушки.

      Огонь восьмерками ложится,

      уходят в море корабли,

      в подушке это море шевелится:

      в подушке, в раковине и в окне вдали.

      И где звезды рождественская спица?

      где бабушка, моя сестрица?

      мы вместе долго, долго шли

      и говорим:

      смотри, какой знакомый,

      какой неведомый порог!

      Кто там соскучился? кто без детей и дома,

      как в чистом поле, одинок?

      Странным образом дом бездетен, и однако дети возвращаются:

      но здесь, где нам постели застелили

      и научили дружно жить,

      мы не расстанемся.

      И затем окно творит свое волшебство, проветривая дом и подтыкая небо по краям:

      В окне лицо мелькнуло.

      У входа нужно обувь снять.

      Звезда вечерняя нам руки протянула,

      как видящая и слепая мать.

      Компактификация дает кругу замкнуть прямую и вернуть утраченное время, морской раковине – уложить в себя океан, а Северному полюсу – вобрать в себя небеса.

      В начале «Вечерней песни» в стихотворении «Деревья, сильный ветер» (1: 360) колышимые ветром деревья как бы проецируются вспять, обратно в семя, а затем – и на сетчатку глаза:

      деревья бедные, деревья дачные,

      деревья ветра, заключенного в зерно:

      глаза другие, окончательно прозрачные,

      и корни глубже, чем глазное дно.

      Эти деревья как будто бы расположены за пределами человеческого желания тепла, крова, дружеской беседы:

      И они поднимаются в шелке

      над бездарным позором оград

      и одни в этом смирном поселке

      ничего, ничего не хотят.

      Однако стоит подняться ветру, и они заговорят и признаются в тех же желаниях, что испытывают все живые существа. Резкий, как нож, ветер:

      И ветер, выпрямившись, режет в полосы

      какой-то лампы редкий круг

      и возвращает им украденного голоса

      тепло и шум, и кровь и звук.

      – Отец, ты видишь, всем чего-то надо.

      Мне нужно милости твоей.

      Или лежать, как рухлядь листопада

      непроницаемых корней.

      Так деревья говорят, как тот огромный куст, чью ветвь Данте ломает в Песне XIII Ада, откуда кричит душа поэта, самоубийцы Пьера делла Виньи, или как та миртовая ветвь, сорванная Энеем в Третьей книге «Энеиды» Вергилия,