Ольга Седакова: стихи, смыслы, прочтения. Сборник научных статей. Сборник статей

Бог даст, я о ней напишу. Более христианского человека я не видела, а христианский человек, мне кажется, еще реже встречается на свете, чем гениальный. В общем, Перово Поле напоминало мне глубокую резную колыбель, ладони, сложенные ковшиком, корзинку с необжигающими углями (3: 49).

      И в конце Ольга Седакова упоминает Азаровку, где у нее сейчас деревенский дом и где она проводит половину года; место это расположено к югу, между Москвой и Тулой, городом неподалеку от усадьбы Льва Толстого, Ясной Поляны. Как можно заметить, ни одно из этих мест не является тем городом, где выросла Ольга Седакова, Москвой.

      Перова Поля больше не существует, оно застроено и стало частью Москвы. И конечно, бабушка Ольги Седаковой умерла много лет назад. Но поэтический стазис и не должен принимать во внимание время; течение и обетование времен не имеют в его случае никакого смысла. Седакова замечает:

      Я могу и не ездить в эти места. Я вижу их, не закрывая глаз, и вижу не только то, что помню, но могу иногда рассмотреть или впервые увидеть новый для меня сучок половицы в Перовом Поле или группу кустов в Машутине. Это, наверное, подарок от гениев тех мест. Им, как всем на свете, даже если они это от себя скрывают, хочется высказаться, и они рады подвернувшемуся слушателю(3: 50).

      Седакова ассоциирует эти ландшафты со сновидениями и образами – постоянными, повторяющимися образами. «Разные повороты какой-то одной глубины, которая кажется последней»(3: 51).

      Это, конечно, тот дом, который мы никогда не покидаем. В своей книге «Поэтика пространства» Гастон Башляр замечает, что все мы носим в себе как воспоминание, принадлежащее одновременно и душе, и телу, дом нашего детства. Такой дом, я думаю, должен иметь сад; он должен иметь какой-то способ соединения нас с пространством дали за дверями и окнами, то есть некую «среднюю перспективу» застекленной террасы, веранды, крыльца, огорода. Так, Колетт вспоминает прелестный дом своей матери в мемуарах «Сидо»[94], поскольку она выросла на краю бургундской деревни, откуда свободно могла уходить в леса и поля. А вот Симона де Бовуар, выросшая в Париже, в воспоминаниях своих возвращается в загородную усадьбу деда в Мариньяке, куда ездила каждое лето. Точно так же и Ольга Седакова, выросшая в городе, возвращается мысленно в дом своей бабушки в Перовом Поле. Башляр также напоминает, что, подобно тому, как дом – сад – деревня объединяют друг с другом культуру и природу, точно так же и центральные, жилые этажи дома вверху граничат с чердаком, где настоящее и прошлое соединяются вместе лестницей, а внизу – с подвалом или погребом, где темнеющие лестничные ступени объединяют сознание и бессознательное. Все там, все вместе и все сразу. Башляр пишет: «Дом укрывает грезы наяву, дом защищает грезящих, он дает возможность нам грезить в тишине и покое. Мысль и опыт не единственные вещи, придающие человеческим ценностям обоснование. Ценности, идущие из грезы, запечатлены в самых глубинах человеческого». А Седакова – это поэт глубин.

      3. Стихотворения от «Дикого шиповника» до «Начала книги»

      Так

94

Grosholz E. The House We Never Leave: Childhood, Shelter, and Freedom in the Writings of Beauvoir and Colette // The Legacy of Simone de Beauvoir / Ed. E. Grosholz. Oxford: Oxford University Press, 2004. P. 173–191.