В поисках праздника. Виталий Капустянский

часов желтые языки огня слизывали кипящие капли с закопченной кастрюли, подрагивающей на бурых камнях, и наш запоздалый завтрак, переходящий в обед, наконец, настал. Медленно поднявшись с диктаторского ложа, я первый наполнил глубокую миску жирным густым супом. Обжигаясь и хлюпая, верные мне аргонавты наполняли питательной смесью спартанские желудки. Я надеялся, что горячий суп вернет мне венценосный голос и что я вновь, как райская, сладкозвучная птица, буду разливаться коварными трелями, но, к сожалению, чуда не произошло, нет, не произошло. Крутившийся вокруг очага Семеныч сообщил, что второе блюдо готово, и, не дав остыть горячим жирным ртам, мы продолжили затянувшеюся царскую трапезу. Я вновь первый наполнил диктаторскую тарелку картофельно-мясным блюдом и гордо, с несколько болезненной поступью, поднялся к ложу. Второе блюдо смогли съесть только искушенные в трапезе аргонавты, после чего главный повар Женя заявил:

      – О, други мои, если мы все дни будем так пиршествовать, то наш «провиянт» скоро кончится. Ура!

      Попивая чай, мое сытое шипение уже воздавало хвалу алуштинскому краю, а ненасытные глаза обыскивали пустой пляж.

      – Послушайте, мои ненасытные други, нам нужно сходить к местным купцам и пополнить съестные припасы, – весело сказал Женя.

      – Я согласен, но «сухими» жить нельзя. Кувшин красного холодного вина ускорит ток в нашей крови, и обновленные силы помогут совершить новые подвиги! – гордо сказал Геракл.

      Браво, Геракл, мысленно воскликнул я, ты достойный сын Греции, но, к сожалению, твои речи всегда расходятся с делами. В четырнадцать часов, когда я лежал на диктаторском ложе и терпел невыносимую болезнь, ниспосланную мне богами свыше, как великому Цезарю (эпилепсию), небольшой отряд бодро устремился к южным купцам. Мой телохранитель Орфей маялся на солнцепеке, и я больше не мог наблюдать, как он мучается вместе со мной, переживая невыносимую болезнь.

      – Послушай, оставь меня солнцеликой озорнице, которая щекочет мне тело прозрачной золотой рукой. Ты можешь идти туда, где эта рука оставляет на молодых, гибких телах золотые следы и где море… – но Андрей не дал мне договорить, вернее, прошипеть свой монолог.

      – Хватит, я не буду терять время на твои мазохистские издевки и отправлюсь немедленно, чтобы увидеть все собственными глазами, – отрезал он.

      Стянув потуже хвост волос, он надел коричневую шляпу с лихо загнутыми полями и, находясь в красных шортах и сандалиях, накинул на плечи овчинный тулуп. И скоро его всеядная душа устремилась в мир эротических фантазий. Воинственно прошагав по побережью, он пересек границу нудистов или, как их еще называли, «нудных». Но мерещившиеся колокольные груди и пышные бедра на сей раз ускользнули от всеядного гурмана и, желая увидеть удивительное, он сам вызвал удивление на заполненном одними голыми парнями нудистском пляже. И после горестного возвращения, метаясь по лагерю, Орфей в раздражении обозвал нудистский пляж клубом «голубые устрицы» и, сняв