Учитель пения. Эмиль Брагинский

в принципе одинаково. Тинг вертелся возле стола, держа миску в зубах и стуча ею об пол. Непрерывно звонил телефон.

      И вот сейчас Клавдия Петровна сняла трубку и, узнав, кого вызывают, сказала:

      – Томы нет!

      Звонили, как правило, дочери.

      Тамара вышла из ванной, запахнувшись в халатик, как всегда, баснословно красивая.

      Опять задребезжал телефон. Тамара сняла трубку.

      – Тамары нет! – сказала она и добавила: – Надоели!

      – Гогунцовым уже дали квартиру, – тараторила Клавдия Петровна, – и Бржезицким тоже… Если не ходить в исполком и не клянчить… А ты учитель, – она привычно нападала на мужа, – учителям что-то там полагается…

      – Но я не умею клянчить…

      – Вот если бы Дима уже защитился, стал кандидатом, ему бы полагалась дополнительная площадь…

      Дима резко поднялся:

      – Ночевать останусь в лаборатории!

      – Почему? – огорчилась мать. На то она и мать, чтоб огорчаться.

      – В этой давке работать нельзя! – Уходя, Дима коленкой стукнулся о рояль. – Когда наконец продадут эту рухлядь?

      – Это не рухлядь, – возразил Соломатин, – это беккеровский рояль.

      Тинг, которому надоело ждать, шмякнул миской об пол, сел на задние лапы и жалобно заскулил.

      – Помолчи! – прикрикнула Клавдия Петровна. – Вот если бы ты, Ефрем, привел в дом породистую собаку, говорят, им тоже полагается дополнительная площадь!

      – Тинг сверхпородистый, помесь боксера с легавой!

      – Мам, моя очередь! – весело напомнила Тамара.

      – Да-да, – продолжала мать, – если бы ты не бросила теннис, стала мастером спорта, в институт бы попала – спортсменам всегда натягивают отметки, – и тебе тоже, как мастеру спорта, полагалась бы дополнительная площадь.

      Уже в третий раз раздался телефонный звонок. Соломатин снял трубку и поздоровался:

      – Вова, здравствуй! Сейчас!

      Тамара взяла трубку из рук отца.

      – Меня нет! – И повесила трубку на рычаг. – Я забыла вам сообщить: с Вовой все кончено.

      – Воза – хороший мальчик, – жалобно сказала мать, – очень способный!

      – Пока он выбьется в люди, – возразила Тамара, – я уже стану старухой, а я хочу жить хорошо в глубокой молодости!

      – Цинизм – это гадость! – Отец поглядел на часы и напомнил: – На работу опоздаешь!

      Каждое утро в семье Соломатиных одинаковое, но вместе с тем каждое утро приносит с собой что-нибудь новенькое.

      – А мне торопиться некуда! – бесстрастно сообщила Тамара. – Я уволилась. – И добавила: – Сидеть в темноте, с этой дурацкой пленкой, чьи-то бесконечные физиономии, пейзажи Крыма, руки пахнут гипосульфитом – какая гадость!

      – И что ты собираешься делать? – спросил отец.

      Дочь ничего не ответила, а мать вздохнула:

      – Я не жалуюсь, я никогда не жалуюсь, в нашей семье все хорошо!

      Она встала из-за стола, чтобы отнести посуду на кухню, и, сделав неосторожное движение, ударилась о рояль.

      – Почему ты играешь на рояле, – сказала Клавдия Петровна, – а не на скрипке?

      После