Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи. Ольга Матич

умерла в Ментоне (Франция) от туберкулеза, но ее тело привезли в Киев, где она похоронена рядом со своим первым мужем на Байковом кладбище[112]. Именно ее тройное зеркало в стиле japonisme, тогда модном, висит у меня как фетиш семейной памяти[113].

      Амурные отношения Пихно с женщинами в шульгинской семье не остановились на прабабушке. Вскоре после смерти Марии Константиновны Дмитрий Иванович сошелся с ее старшей дочерью Павлой (Линой). У них родилось еще трое сыновей: Филипп, Александр и Иван. Жениться на своей падчерице оказалось невозможным, пусть между ними и не было родственной крови. Видимо, об этих отношениях и пишет Витте. Чтобы «узаконить» своих сыновей, Пихно заплатил некоему Александру Могилевскому, который женился на двоюродной бабушке фиктивным браком. (После свадьбы его никто больше не видел; слава Богу, говорила мама, тетю он не шантажировал.) Мама, любившая своего деда, его в конечном счете не осуждала, несмотря на то что киевское общество в свое время подвергло ее любимую тетю остракизму. Снова сработал принцип «all in the family».

      Я знала их младшего сына, дядю Ваню, жившего в Монтерее, где, как и мама, он преподавал русский язык в Военной школе языков, а до этого сербскохорватский в Беркли, где я теперь преподаю. Он хорошо знал языки, к тому же у него была незаурядная память, которую он проявлял в особенности по всеобщей истории. Когда у нас дома нужно было проверить какой-нибудь исторический факт, мы звонили дяде Ване и он неизбывно знал правильный ответ, но создать аргументацию на основе своих знаний не умел. Именно у него я получила генеалогическое дерево Шульгиных и Пихно, притом что он придерживался официальной версии. Мама ни разу не слышала, чтобы Ваня говорил о Пихно как о своем отце, называя его Дмитрием Ивановичем. В его генеалогии В. В. был сыном Шульгина, а он и его братья Могилевского. Таким образом стирались сложные родственные отношения и вопрос о том, каким родством Ваня, Саша и Филя относились к В. В. Победило комфортное и комильфотное решение – что они были племянниками В. В., Поля и Мити, кем действительно являлись по материнской линии. Тем самым зачеркивалась отцовская линия, по которой они являлись братьями. Такую же позицию занимал В. В. Видимо, так всем было легче, что неудивительно.

      Старший, Филя, с которым В. В. близко дружил, был самым талантливым, к тому же очень красивым. Как пишет Шульгин, у него были длинные ресницы: «Иногда на весь дом раздавался крик: „Ресница! Ресница!“ Сначала недоумевали, потом научились вытаскивать из его глаз загнувшиеся ресницы»[114]. Он учился в Академии художеств и стал скульптором, свои статьи в «Киевлянине» подписывал псевдонимом Эфем, а в «Азбуке», тайной разведке, организованной В. В. во время Гражданской войны, его шифр был «Ять» (последняя буква алфавита). Филя возглавлял ее одесское отделение. В 1920 году он там был арестован Чека и расстрелян, несмотря на попытки обменять его на большевика, находившегося в плену у белых[115]. К тому времени Пихно умер, а мамина тетя Лина узнала о смерти старшего сына только в эмиграции. Она с младшими

112

См. главу «Прадед Виталий Яковлевич Шульгин». С. 71.

113

Как я пишу во вступлении, моя бабушка (Алла) взяла с собой зеркало в эмиграцию, а затем мать – из Югославии в Германию, а оттуда в Америку.

114

Шульгин В. В. Тени, которые проходят / Сост. Р. Г. Красюков. СПб.: Нестор-История, 2012. С. 63.

115

См. главу «Тот самый Василий Шульгин, или Мой двоюродный дед». С. 35–36.