Глоток перед битвой. Деннис Лихэйн

но зато здорово затрудняет ее поиски.

      Я стал спрашивать у Энджи, не пропустила ли она какой-нибудь банк, но она подняла руку, с полным ртом произнесла: «Подожди», проглотила, вытерла рот салфеткой, сделала глоток пива и наконец ответила:

      – Помнишь Билли Хоукинса?

      – Разумеется, помню. – Если бы мы не смогли установить его алиби, Билли пришлось бы мотать изрядный срок в Уолпольской тюрьме.

      – Так вот, он работает сейчас в «Вестерн юнион», причем как раз сидит на выдаче наличных. – Она выпрямилась на стуле, очень довольная собой.

      – Ну?

      – Гну! – Она явно наслаждалась.

      Я взял обглоданное свиное ребрышко и почесал им ладонь.

      – По моей просьбе Билли проверит, обращалась ли Дженна в какое-либо из отделений «Вестерн юнион», потому что прожить с девятнадцатого июня на двести долларов она не могла. По крайней мере, в нашем городе это еще никому не удавалось.

      – И когда же он даст ответ?

      – Сегодня уже поздно. Билли сказал, что его босс заподозрит неладное, если он задержится на работе слишком долго, а я позвонила за пять минут до конца рабочего дня. Завтра. Обещал связаться с нами около двенадцати.

      Я кивнул. Энджи сидела на фоне темнеющего неба, на которое наложил четыре малиновых пальца закат; слабый ветерок перегнал вьющуюся прядь ее волос из-под уха на скулу. Из магнитофона за моей спиной Ван Моррисон пел о безумной любви, а мы сидели в клетушке нашей конторы в легкой истоме, вызванной тяжелой китайской снедью, душной погодой и твердой уверенностью в скором получении очередного чека. Энджи улыбнулась не без смущения, но не отвела глаза и снова принялась постукивать себя кончиком карандаша по выщербленному переднему зубу.

      Не меньше пяти минут я наслаждался этой осенившей нас безмятежностью и лишь потом сказал:

      – Поедем ко мне.

      Продолжая улыбаться, она чуть качнула головой и поправила прядь.

      – А? Будем смотреть одним глазом телевизор, болтать, вспоминать…

      – В этом перечне сейчас появится постель.

      – Если и появится, то вовсе не в том смысле… Ляжем и… будем разговаривать.

      Она рассмеялась:

      – Ага. А куда мы денем всех этих прелестных молоденьких особ, которые днюют и ночуют на коврике перед твоей дверью и обрывают твой телефон?

      – Ты про кого? – спросил я как можно более невинно.

      – Про кого! Донна, Бет, Келли, потом эта… с таким вот задом, потом Лорен…

      – Минутку! С таким вот задом – это вы кого имеете в виду?

      – Сам знаешь. Итальяночка. Ну та, которая говорит… – Голос Энджи поднялся на две октавы. – «О-о-о, Патрик, пойдем в джа-ку-у-зи… там такие пузырьки-и… О-о, как славно!»

      – Джина.

      – Вот-вот. Джина.

      – Я готов отдать их всех за одну ночь с…

      – Слышала, Патрик, слышала. Надеюсь, ты понимаешь, что этим не следует гордиться?

      – Ну, знаешь…

      Она улыбнулась:

      – Патрик, ты вообразил, что влюблен в меня,