Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры. Константин Анатольевич Богданов

бывшего, как и многие его коллеги и слушатели, масоном. Кочующие из стихотворения в стихотворение упоминания смертей и болезней служат Мерзлякову поводом к нравоучениям, не лишенным в их выспренности даже некоторого гротеска. Таково, в частности, пространное поэтическое повествование о старце, застигнутом грозой «среди лесов» и укрывшемся от нее в гробнице («Старец во гробе», 1798). Пережидая непогоду «во гробе», старец предается сравнению природных бурь с человеческими страстями, а своего кладбищенского укрытия от грозы с укрытием от превратностей и искушений жизни. Найденная аналогия вдохновляет и дает спасительную надежду.

      Теперь в чужой гробнице скрылся

      От бурь, от грома, от дождей.

      О если б так же свободился

      В своем гробу от бурных дней.

[Мерзляков 1867: 528][171]

      «Надежда» – ключевое слово кладбищенских рассуждений («Два голоса», 1808; «К друзьям», 1808; в переводах из Дезульер – стихотворение «Гробница», 1808). Скорбь по поводу болезней и смертей гарантированно лечится надеждой на потустороннее «выздоровление». Могильный антураж (появляющийся у Мерзлякова и в тех стихотворениях, которые, казалось бы, не имеют тематического отношения к «кладбищенскому» жанру, – например, в обращении «К неизвестной певице» (1808), чье пение для поэта «есть чувств безвестных излиянье» в местах, где «все мертво – все молчит, как ночь в могиле хладной») оказывается с этой точки зрения не столько «жанровым» атрибутом, сколько условием некоей вербальной (само)терапии – терапии, пользовавшейся, судя по всему, определенным читательским спросом. Поэт сочувственно обнадеживает больных друзей и подруг («Больному другу», 1798; «К Элизе, которая страждет продолжительною болезнию») и произносит погребальные стихи («Надгробная песнь», 1808), исключающие сомнения в потустороннем благоденствии.

      Ты прозрел – для тайной истины,

      Непостижной для друзей твоих!

      Ты внимаешь лиры ангелов,

      Ты пьешь воздух жизни вечныя,

      Ты свободен <…>

      Ты бессмертьем с нами делишься,

      Чувством сладостным, достойным нас,

      Сим сокровищем наследственным!

      Ты вещаешь нам: увидимся!

[Мерзляков 1867: 577, 578]

      Одновременно с Мерзляковым загробные видения посещают поэта (и тоже масона) Г. П. Каменева («Кладбище», 1796; «К. П. С. Л. Р», 1796; «О Эдальвина!.. в тихом ты гробе» (1799), «Громвал», 1802). Пиетистское умонастроение дается поэту недаром – в стихотворении «Сон» (1803) засыпающему на кладбище герою снится некий «человек в черной одежде», который подводит автора к могиле, приподнимает гробовую плиту и показывает ему мертвеца. В мертвеце автор опознает символ, «тень» – предвестие собственной смерти:

      Камни надгробны вдруг потряслися,

      Скорбный услышал я вздох;

      Глухо и томно он отозвался

      В сердце моем.

      В робости, в страхе, мог ли приметить,

      Вздох сей отколь происшел?

      Вижу: открылась

171

 Впервые напечатано в журнале «Приятное и полезное препровождение времени» (1798. Ч. 17. С. 150).