Английский детектив. Лучшее за 200 лет (сборник). Коллектив авторов

он относится к историям о привидениях: на Рождество британские читатели привыкли получать как раз такое «фирменное блюдо». И призрак в рассказе действительно есть, более того, без него не удалось бы распутать преступление… Вот именно: распутать преступление. В общем, перед нами детектив, причем детектив, как сказали бы сейчас, судебный – хотя обстановка ранневикторианского суда такова, что словно бы погружает нас в исторический роман или даже этнографический очерк: достаточно вспомнить, как присяжные на все время судебного процесса и сами оказываются будто «в заключении», в одной комнате, так что даже постельные принадлежности им приходится расстилать прямо на столах, за которыми днем проводились заседания.

      Не менее интересен и другой аспект. В целом ведь брезгливо-испуганное неприятие преступления и преступника – жизненная реальность той эпохи, очень высоко, до ханжества ценившей законопослушную благопристойность. Но здесь это чувство как-то уж слишком утрировано и доходит до иронии, даже самоиронии, скрытой от повествователя, однако очевидной для автора. А если учесть столь же утрированно подчеркнутую беспомощность следствия и суда, которые никак не смогли бы изобличить убийцу без прямой подсказки призрака, то ироничность становится еще более очевидной…

      На эту версию работает и название рассказа, в оригинале – «умничающее», намеренно претенциозное: «To Be Taken With a Grain of Salt» (тут к тому же использована формулировка для особо грамотных современников, способных оценить перекличку с латинской пословицей «Cum grano salis») – нечто вроде «Принимай с частичным недоверием!».

      А на какие случаи «спектральных иллюзий» ссылается Диккенс, точнее, все-таки его рассказчик?

      «Происшествие с берлинским книготорговцем» было в его время хорошо известно: данная история произошла с Фридрихом Николаи, не только книготорговцем, но также писателем, издателем и вообще одним из «властителей дум» эпохи Просвещения, человеком замечательно трезвым, честным и до занудства правильным. При этом он внезапно испытал приступ бредовых видений (в прямом смысле слова подвергся «нашествию зеленых чертиков»), но сумел от него избавиться путем… постановки пиявок на ягодицы. Это бы полбеды, однако Николаи вышеупомянутую историю, включая детали излечения, с полной серьезностью описал и опубликовал, сопроводив назиданием «Делай как я!»

      В принципе эпоха Просвещения могла бы воспринять подобное как должное, но, вероятно, «то бы слово да не так молвить», особенно в сочетании с репутацией литературного пуриста. Николаи немедленно получил от современников латинское прозвище «Proktophantasmist» (при всем желании подобрать цензурный перевод мы получим в лучшем случае «Жопофантаст») и немецкое «Steissgeisterseher» (а тут получится примерно «Жоповидец призраков», чуть ли не «Жопохотник за привидениями»). Гете создал на него пародийные строки в «Фаусте», Гофман – в «Золотом горшке», и даже во времена Диккенса вся Европа при упоминании этого эпизода не могла сдержать смех.

      Тот королевский астроном, историю вдовы которого рассказывал сэр Дэвид Брюстер (известный ученый, немало писавший