Настоящее лето Димки Бобрикова. Повесть. Сергей Чуев

8 и наливали воду для птицы.

      Баба Люся последние годы жила одна, и к ней редко кто приезжал. Наверное, поэтому она всегда была к нам добра, и мы ее за это любили. На покосившейся лавочке у забора бабы Люси было место нашей встречи перед походом на речку. Мы крутились там и днем, и поздней ночью. Никогда баба Люся нас не гоняла, наоборот, порой выносила на блюдечке растаявшую халву или свои пирожки, угощала нас. Эту тютину она нам показала сама и разрешала ее обрывать. Тютина была чудесная с крупными, похожими на ежевику, плодами, оставлявшими чернильные следы на руках и губах, майках и шортах. Ни у кого в деревне не было такой крупной и сладкой! Мы с Витькой обычно собирали и для бабы Люси литровую металлическую кружку ягод, которую та принимала, как будто это было не ее дерево, а наше.

      Дед Петька, ее муж, умер уже несколько лет назад, но в памяти осталось несколько штрихов. Он лихо мотался на мотоцикле с коляской по деревне, развеивая степную пылюку. Бывало, где-то накашивал целую мотоциклетную люльку гороховой ботвы, собирал нас, пацанов, на лавочке перед своим домом, и мы часами выбирали зеленые стручки с нежными молодыми горошинами. Оставшуюся траву относили корове. А еще как-то дед Петька, пьяненький, купил в сельском магазине целый ящик мороженого, которое привозили не каждый день. Пока довез коробку до дома, замороженная сладость поплыла, расквасив вафельные стаканчики. Мы пацанячьей стаей пожирали этот подарок судьбы, пока хмельной дед, опираясь на забор, покуривал свою дымящуюся «Приму», а баба Люся, получив от мужа из ящика пяток стаканчиков с растаявшей молочной жижицей, умиленно улыбалась, смотря на нас.

      – Пусть детвора хоть сладкого поест, – говорил дед Петька, щурясь то ли от солнца, то ли от щемящих мыслей.

      Потом он заболел и пропал с наших глаз, пролежал в больнице несколько недель и умер. После скромных деревенских похорон баба Люся стала еще тише. Корову она продала по весне, когда закончились корма, заготовленные дедом. Сил держать ее в одиночку не было, да и смысла, наверное, тоже. Куда ж это молоко девать-то?

      У бабы Люси мы просили деревянную лодку, чтобы съездить на рыбалку, и нам она никогда не отказывала. Наши деды рыбаками не были. А бабе Люсе мы приносили рыбу, если она ловилась, вместо благодарности. Ей пригодится. Нам-то эта рыба была не нужна, хоть и важно наловить побольше! Но тут и бабы Люси не стало. Умерла она по весне, пережив мужа на пару лет. Мне Витька рассказывал, что на похоронах родственников было совсем мало, в основном местные. Так не стало доброй соседки, и нет больше пирожков и халвы, а теперь еще и нашей тютины. Да и лавочка у забора в какой-то момент исчезла. Говорят, что ее дед Пашка Клоп раскурочил9 и попилил на дрова. Еще и из шланга теперь поливают.

      Стояла обеденная жара. Распаленная земля немощно растрескивалась под солнечным пеклом, прося дождевой влаги. Был июль, время уборки урожая.

      – Вот гадина! Это же наша тютина! Неужели жалко ей?! Там вся земля черная –

9

Раскурочить (разг.) – разбить, разломать.