Черный русский. История одной судьбы. Владимир Александров

тем, что имел при себе – «меньше 25 долларов», как он скажет позднее, или, по нынешнему курсу, всего-то несколько сотен. Четверг, 3 апреля, был последним днем, когда работали одесские банки и когда клиенты еще могли забрать деньги, вот только Фредерик поднялся на борт «Императора Николая» раньше, чем те открылись.

      Над городом всходило солнце; волнение от побега на корабль сменяла усталость от ожидания. «Император Николай» стоял на якоре, отправление вновь и вновь откладывалось. Во-первых, были проблемы с двигателями: нужно было 24 часа на то, чтобы развести пары. Кроме того, неожиданно сбежал экипаж, решивший примкнуть в городе к пробольшевистским рабочим, и требовалось найти ему замену. Все больше беженцев поднималось на борт, среди них было много русских. Французы все еще не объявили официально об эвакуации, хотя слух об этом уже распространялся и волнение в городе нарастало.

      Наконец на следующее утро, в пятницу 4 апреля, д'Ансельм дал в одесских газетах объявление о немедленной эвакуации. Русский морской офицер, князь Андрей Лобанов-Ростовский, стал свидетелем того, что творилось в «Лондон-отеле», когда люди услышали новость и вдруг поняли, что им нужно получить от французов выездные визы, чтобы подняться на борт:

      Тотчас воцарился бедлам. <…> Вестибюль был наполнен людьми, они буйно жестикулировали. Лифты были перегружены. Два потока людей, устремившихся вверх и вниз по лестнице, встречались на площадках между этажами, где начинались массовые драки. Женщины, попав в толчею, пронзительно визжали, а с лестничных пролетов сыпались чемоданы прямо на головы тем, кто находился внизу в вестибюле.

      К этому хаосу добавлялось еще то, что яростная толпа, собравшаяся на улице, пыталась пробиться в гостиницу. Отряд французских солдат с ружьями наготове занял позицию в вестибюле за запертыми дверьми. С большим трудом, «рискуя быть раздавлен», Лобанов-Ростовский протолкнулся на верхний этаж, где ему «удалось миновать несколько сотен людей, которые колотились в двери занятых штабом комнат, требуя выдать визы». Попав внутрь, он получил письменный приказ, разрешающий ему подняться на борт корабля, отплывающего тем же утром; после чего он сбежал через заднюю дверь и поспешил в порт. Пароход, на который пустили Лобанова-Ростовского, оказался тем самым кораблем, что выделили для иностранцев («Императором Николаем»), и его мемуары проливают свет на судьбу, которую он разделил с Фредериком.

      В порту паника была еще страшнее, ведь корабли, которые должны были отвезти беженцев в безопасное место, находились не только в пределах видимости, но и почти в пределах досягаемости. По словам Дженкинса, «сумятица была неописуемая». Десятки тысяч гражданских стекались толпой по улицам из верхней части города и заполняли причалы, пытаясь пробраться через вооруженный союзнический караул, едва справляясь с багажом и размахивая документами в воздухе.

      Дисциплина во французских колониальных войсках, как и вообще у союзников, с самого начала