Добровинская галерея. Второй сезон (сборник). Александр Добровинский

и расковыривал, очевидно, чтоб не перепродали на другой стол, а в перерывах между глотками пива и коньяка покуривал свою привезенную из СССР «Приму». Клодет, очаровательная супруга президента, назвала «Приму» русским «Житаном» и даже затянулась один раз кровавыми губами гильотины рта. После этого до десерта мы ее потеряли… Петя же курил одну сигарету за другой.

      И вот тут-то я и понял, на что смотрит максимовская обслуга. Миниатюрные пепельницы в виде изящной гнутой лодочки в стиле ар-нуво с золотистой буквой «М» внутри исчезали со стола как молодость: незаметно, но быстро. Мало этого, я обратил внимание, что за время ужина любитель омаров как-то распух «в грудях и ближе к тазу» и что отечественный пиджак соседа при малейшем шевелении стал издавать приглушенные материей квакающие звуки совокупляющейся между собой посуды. Движения игроков происходили в следующем порядке: Петр закуривал. Официант ставил пепельницу. Петр стряхивал туда пепел. Пепельница исчезала. Официант опять ставил пепельницу. Петр тушил сигарету. Официант заменял пепельницу с окурком на чистую. Пепельница исчезала. Пиджак вздрагивал. Петр закуривал. И все сначала.

      Настало время прощаться. В дверях молодящаяся старушка с вешалки (бывшая «мисс Франс», между прочим) элегантно преподнесла советскому гостю Chez Maxim’s коробочку с двенадцатью пепельницами от ресторана Пьера Кардена. Petit souvenir, так сказать.

      На улице камарад Засуля ехать в машине до гостиницы отказался начисто, пробурчав под нос что-то типа: «Чтобы ты и твои козлы мой магнитофон себе в гробешник забрали, уроды косожопые». Я перевел господам, что месье благодарит господ за незабываемый вечер, но особенно, конечно, – прекрасную мадам Клодет. Супруга хозяина тут же пригласила нас провести weekend у них в поместье и порыбачить на прекрасной Луаре. Козлы расшаркались с благодарностью к месье инженеру за проведенное время и чудную компанию. Наш человек смотрел на французов через легкую дымку съеденных шестисот граммов коньяка «Деламан» особой выдержки. Гамма чувств, продиктованная практически украденным «Акаем», была написана на челе Петра, надо полагать, далеко не первого.

      Два русскоговорящих человека двинулись по place de la Concorde в сторону Национальной ассамблеи, слегка погромыхивая скоммунизженным фарфором. Неожиданно Петя остановился как вкопанный конь и со стоном: «Все. Писец. Я больше так не могу» – вытащил из-под зеленого свитера блюдо «Максим» величиной со средних размеров кофейный столик. Как и когда блюдо попало в штаны и под свитер магнитофонолишенца, осталось для меня загадкой.

      Мы шли по вечернему Парижу и трепались о том о сём. Я больше это занудство слушать не мог и лично пообещал завтра перед отъездом на рыбалку купить идиотский стоячий Akai с бобинами, только чтоб он отстал и не компостировал мне мозг. После французского гнусного накола инженер и на меня посматривал с сомнением и от имени всей газовой отрасли тяжело материл французов, уходя в исторический экскурс негостеприимной страны. Подойдя к отелю, Петя предложил подняться в номер и «охреначить» на двоих мини-бар в отместку врагам за