Оранжевая смута. Василий Варга

в свою приемную, оставила его на какое-то время одного, а потом явилась в модном мужском костюме, сработанном во Франции, села на колени своему благодетелю, будущему президенту страны, находящейся в центре Европы. Широкий ремень с золотой пряжкой, умеренно стянутый на брюках, вдавливал едва заметный животик, слегка покрытый жирком, а белоснежная рубашка под расстегнутым на все пуговицы пиджаком, очерчивала красивую грудь, хранящую притягательную силу.

      Мощная плетеная коса, веночком уложенная на голове, подчеркивала царское величие хозяйки. Это величие подтверждалось не только тяжелой косой, но и походкой, плавной, легкой, уверенной, манящей. Юлия расплылась в улыбке, как жена Вити Катрин, обнажая белые ровные зубы, а губки, от природы тонкие, свидетельство жесткого, упрямого характера, растянулись так, что посинели по краям. Она подставила эти губы для дипломатического поцелуя.

      – Я должна сообщить тебе нехорошую новость! Ты первый человек, которому я это сообщаю. Только тебе я могу доверить свою тайну. Даже мужу пока говорить не буду. Кстати, я отослала его в Англию… на полгода. Он встретится там не только с английскими лордами, но и с Борисом Березовско-Гнильским. Как ни странно, мне этот паршивый еврей оказался необходим. Да, да, необходим. Я понимаю, какой скандал разразится, если это станет достоянием всех.

      – Что…?

      – Ты пока молчи, ни о чем не спрашивай, – властно произнесла Юлия, и ее ладошка мгновенно очутилась на губах великого человека. – Я тебе этого не говорила: не возникало такой необходимости. Короче, я в свое время часто ездила в Москву, это было еще при Павле Лазаренко, который теперь, бедный, отдувается в Сан-Франциско, – так вот, я ездила по его поручению, встречалась с российскими олигархами и чиновниками из военного ведомства. Короче, получилось так, что передо мной оказались мешки с туго набитыми долларами и эти доллары как бы говорили: бери нас, Юлия, приюти нас, мы тебе сослужим добрую службу. Руки у меня дрожали, холодный пот прошиб все тело, я трижды отходила от этих мешков и все говорила «нет» и все же снова возвращалась к ним, чтоб взгромоздить их на свои худые плечи. Но они были так тяжелы, что даже мой сопровождающий в этой поездке Бенедикт Тянивяму, не смог бы поднять их. Я стояла и плакала над ними. Но тут мне на помощь пришли два молодых человека. Они схватили эти мешки, и один из них, с короткими усиками, произнес:

      – Юлия Феликсовна, поехали, у нас в кармане билеты на самолет. Мешки опломбированы, экипаж самолета, на котором вы полетите, нами обработан: они знают, что в этих мешках ваши воспоминания, вышедшие в московском издательстве. Мы вам дадим пачку, там десять тысяч долларов, эту пачку вы сунете в карман таможеннику прямо в аэропорту. В Киеве вас будут встречать наши люди.

      Виктор Писоевич слушал как зачарованный и почему-то все кивал головой. Это было глупо, если не сказать пошло, но Юлия Феликсовна не обращала на него внимания в эти торжественные и в то же время напряженные минуты.

      – Так вот… – она ходила вокруг него, сидевшего в мягком кресле, и усиленно терла правый висок, – все было