Сны Бога. Мистическая драма. Мария Мелех

всем человечеством. Моя косность не позволяет мне найти искрометные методы убеждения и вывести звездные формулы.

      Признаться, я был напуган волнами эмоций, которые извергал на меня этот скандально известный тип. Он представлял собой все, чего я сознательно сторонился, пытаясь укрыться в нафталиновых миражах о профессии художника. Начав работать с ним и его командой, я впервые осознал, что должен был родиться на полтора столетия раньше. Мне хотелось встречать росистые рассветы с кистью в руках – и надо отметить, у меня это неплохо получалось до того времени. И я вовсе не был ханжой, и всегда с жадностью окунался в тягучие воды своей теневой стороны: именно так я видел подлунную любовь, нередко позволяя себе игры с бездной. Но… И это было романтикой. Из всего я иссекал красоту, во всем искал проявления гармонии. И никогда не мог выбраться за пределы зеркального круга чувств и эмоций, носящих любовные оттенки.

      А вот для чего это делал Джереми?

      Он так страшился жизни, что несся по ней галопом, пожирая и втягивая алчным ртом все, что попадалось на его пути. Уже тогда, в первые дни общения с ним, я подумал, что однажды кто-то украл у него знание о том, что его жизнь не случайна и может принести кому-нибудь пользу. И, уверовав в бессмысленность бытия, он запретил себе останавливаться, чтобы не быть поглощенным тишиной, в которой вдруг раздастся гомон бесконечных вопросов, роящихся в его голове. В общем-то, в этом он мало отличался от большинства людей – кроме того, что все плотское, низменное, эгоистичное, не могло существовать в нем иначе, как в избытке, взахлеб и вперехлест. Не душа его просила ощущений – они нужны были ему, чтобы не слышать ее голос.

      – Николас, – он опустился на корточки перед диваном, на котором я сидел, и мое официальное имя в сочетании с его жестом оттеняли друг друга, как вечерний сумрак, пронзенный острым запахом табака, и белое девичье платье. Я всего лишь успел отложить это впечатление в копилку сюжетов, а он уже знал продолжение:

      – Ты будешь рисовать, как захочешь. Я тебе обещаю. У тебя будет студия, материалы, натурщицы. Мои связи и мое прошлое – к твоим услугам. Но позволь пригласить тебя в нашу совместную работу. Давай сделаем это. Ты слишком талантлив, я не хочу упустить такой шанс. Я чую успех, это словно ток крови под кожей. Понимаешь ты? Я вижу, вижу это. Вдвоем мы с тобой сможем больше, чем порознь. Я предлагаю добиться всего – славы, денег, шума вокруг нас. Чем выше мы вознесемся, тем виднее будут людям твои картины.

      Вся эта дребедень, его сладкие слова – они ничего не значили. Он так никогда и не узнал, что я встрепенулся, услышав только это: я вижу. И здесь взвилась к иллюзии света моя давняя боль, наивное отчаяние и бесконечное стремление найти того, кто поймет, как я чувствую этот мир. Еще одну сороконожку, инопланетного монстра, передвигающегося на ощупь, изучающего тропу нервными мясистыми усиками – как угодно, но такого же, как я.

      Мы приступили уже на следующий день. Глупо