Пламенная роза Тюдоров. Бренди Пурди

статуя, в немом протесте против этих нестерпимых мучений? Хотя такое оцепенение и кажется мне порой настоящим благословением, меня все же до ужаса пугает перспектива утратить способность двигаться и вообще что-либо чувствовать. Иногда мне кажется, что мои ощущения слишком остры, но жить, ничего при этом не чувствуя, – это все равно что превратиться в живой труп, чего я так сильно страшусь.

      Все так же бережно Пирто снимает простыню с моих плеч. Я уже знаю, что за этим последует, а потому поднимаю подбородок и смотрю прямо перед собой, сосредоточившись на чернильной тьме за окном, – хоть я и боюсь заблудиться в ней и потерять свою душу, это все же лучше, чем опустить взгляд и увидеть свою гниющую плоть. Несмотря на то что я только что искупалась, я уже чувствую зловоние тлена, усиливающееся, когда опухоль снова начинает плакать безобразными гнилостными слезами. Это неправильно, это – нечестно! Разве должно человеческое тело разлагаться еще до смерти? Некоторые не уделяют должного внимания содержанию себя в чистоте, но я всегда была очень опрятной, однако теперь, независимо от того, сколько часов я проведу в ванне и какими духами воспользуюсь, меня всегда преследует запах смерти.

      Краешком глаза я замечаю какое-то подозрительное движение. Я оборачиваюсь и вижу, как Пирто тянется к огромному глиняному сосуду с пробкой в горлышке, в котором хранится специальная смесь порошков, оставленных мне доктором Бьянкоспино. Если развести этот раствор в воде, то получается густая паста с ароматом лайма, болиголова и белладонны, которую чужеземный доктор со сноровкой прославленного художника наносил тонкими мазками на мою грудь в надежде совершить невозможное и скрыть уродливую, воспаленную и покрасневшую плоть и будто обуглившиеся мертвые ткани. Высыхая, это снадобье становилось будто каменное, и грудь моя напоминала мраморное изваяние, словно я была Галатеей Пигмалиона, вопреки мифу превратившейся в статую уже после того, как в течение недолгого времени, отпущенного ей богами, побыла живой женщиной из плоти и крови.

      Я отлично помню эту историю. Много лет назад, в первые дни моего замужества, когда я видела своего супруга гораздо чаще, чем сейчас, Роберт иногда сочинял стихи и то и дело отпускал умные замечания, ссылаясь на классическую литературу, но я никогда не понимала его высказываний. Видя мое озадаченное лицо, он хмурился, называл меня невеждой, иногда даже повышал голос, а то и в гневе покидал наши покои, сетуя на то, что говорить со мной – все равно что вести заумные беседы с овцой. И тогда я попросила своего поклонника и первого возлюбленного, Неда Флавердью, сменившего своего почтенного батюшку на посту дворецкого моего отца, послать кого-нибудь в Лондон за книгой мифов для меня, которая была бы не слишком сложной, доступной для понимания, написанной, скажем, для детей. С тех пор каждую ночь, дожидаясь возвращения мужа, я садилась с книгой в руках у камина, в то время как отец мой устраивался подремать в кресле напротив, а кошки, Оникс и Кастард, сворачивались клубочками рядом со мной. Я читала истории