У алтаря. Элизабет Вернер

ссору с пятью офицерами.

      – Так, не хочу! – с упрямым равнодушием ответил Бернгард.

      – Счастье твое, что ты в будущем году поступишь на военную службу, – заметил доктор, – там тебя живо отучат от твоего «не хочу». Только молись Богу, чтобы никто из этих офицеров не оказался твоим начальником, не то тебе придется горько раскаяться в своем упрямстве. Ты дорого поплатился бы за него и сегодня, если бы у этих господ не было серьезного основания пощадить тебя. Ну, уж раз ты остался здесь, делать нечего, только смотри, будь осторожен! Стой спокойно рядом со мной, и ни в коем случае не двигайся с места… Понимаешь?

      Нотация, несмотря на строгий тон доктора, не произвела на юношу дурного впечатления. В словах врача чувствовались отеческая забота, скрытая ласка, и Бернгард покорно согласился исполнить требование, тем более, что заносчивым офицерам ведь не удалось сдвинуть его с места.

      – Ну что? – спросил один из спутников доктора, когда он подошел к ним.

      – Я беру упрямца на свою ответственность, он не помешает нам, – ответил доктор, – если уж так необходимо то, что вы затеяли.

      – Вы знаете, что у нас нет выбора, – заметил другой спутник, подавляя вздох. – Итак, вы отвечаете за мальчика? Прекрасно! Барон Заальфельд, пожалуйста!

      Секунданты измерили расстояние и выбрали оружие. По-видимому, причина, приведшая сюда противников, была весьма серьезной. Здесь дело шло не об оскорблении словом, сказанным сгоряча и требующим дуэли только для того, чтобы выйти из неловкого положения. По строгим лицам присутствующих, по очень короткому расстоянию, на котором противники должны были обменяться выстрелами, можно было заключить, что предполагался поединок не на жизнь, а на смерть. Противники стояли, отвернувшись друг от друга, они не обменялись даже взглядом. Традиционный поклон между враждующими сторонами был выполнен только их секундантами.

      Ротмистр граф Ранек стоял, скрестив руки, и молча следил за приготовлениями секундантов. Несмотря на привычное самообладание, он не мог побороть волнения. Его лоб покраснел, губы слегка дрожали, но достаточно было внимательного взгляда, чтобы убедиться, что не предстоящая опасность – причина его волнения. Присущая ему отвага ясно выражалась в смелом взгляде блестящих глаз, во всех чертах красивого лица. Только мрачная складка между бровей, появившаяся на лбу графа с момента прихода противника, придавала ему жесткое, неприятное выражение.

      Противник Ранека – высокий, стройный господин в штатском – казался гораздо моложе графа. У него были густые черные волосы и бледное лицо, на котором резко выделялись глубокие темные глаза; напряженная мысль наложила свой отпечаток на тонкие черты его лица, которые поражали теперь своим угрюмым, застывшим спокойствием. Он не обращал никакого внимания на приготовления секундантов. Прислонившись к стволу огромного дуба, стоявшего посреди поляны, он неподвижно смотрел на окутанный туманом лес. Лучи уже поднявшегося солнца еще не в состоянии были проникнуть сквозь густую влажную пелену, нависшую