Греховная невинность. Джулия Энн Лонг

обезоруживающе синие, цвета глубоких спокойных вод озера Лох-Лейн в Килларни, и ее вдруг охватило какое-то смутное беспокойство. Адам Силвейн казался безмятежным, будто в душе его всегда стояла ясная, солнечная погода. «Вот у кого наверняка незапятнанная совесть и чистые помыслы», – язвительно усмехнулась про себя Ева. Складки невзрачного черного шерстяного плаща (сшитого явно не Уэстоном, уж это она могла сказать точно) хлопали на ветру у него за спиной. Налетевший порыв едва не выдернул аккуратно завязанный галстук из-под полосатого серого жилета сомнительного происхождения.

      Взгляд Евы, будто притянутый какой-то силой, невольно скользнул вниз по длинным, стройным и крепким ногам преподобного Силвейна (и зачем только священнику такие бедра!) к пыльным, потертым носкам его сапог (определенно не от Хоуби[1]).

      Она уставилась в землю, пытаясь подавить волнение, прогнать нелепые мысли о бедрах пастора.

      – Я думала, священники носят платье, – едва ли не сварливо произнесла она. Правда, на этот раз ей удалось справиться с предательским ирландским акцентом.

      – О, платье вовсе не обязательно.

      Ого! Похоже, преподобный перешел в наступление. Его реплика походила на оскорбление.

      – Полагаю, под «платьем» вы подразумевали сутану? – любезным тоном добавил он. – Знаете ли, леди Уэррен, в сутане довольно затруднительно подкрадываться тайком, словно кошка. Она обвивает лодыжки и шумно хлопает при малейшем ветерке. А чтобы настигнуть порок, нужна изрядная ловкость.

      Порок? Слово прозвучало как пощечина.

      Но… может быть, пастор просто пошутил? Ну конечно. Или нет? Неужели этот человек что-то прознал о ней? Выходит, теперь весь этот городок ополчится против нее? И кончится все тем, что ее бросят в котел с кипящим маслом?

      – Так вот почему вы появились так внезапно? Почуяли в воздухе запах порока, преподобный Силвейн? И часто вы бродите по просторам Суссекса, вынюхивая грех, точно свинья в поисках трюфелей?

      Пастор так долго молчал, что Ева наконец подняла на него глаза.

      Он стоял неподвижно, словно прирос к земле.

      При виде его застывшего лица Еве невольно пришло в голову, что дразнить преподобного, возможно, опасно. Странная мысль, ведь речь шла о священнике. Однако тот вовсе не казался рассерженным, хоть и не сводил с нее твердого, немигающего взгляда. Он изучал ее, как взломщик разглядывает замок, прежде чем вскрыть его отмычкой. Неподвижность пастора нарушал лишь легкий ветерок, игравший его волосами. Светлые волнистые пряди, кое-где выгоревшие до серебристой белизны, взлетали и опускались, поблескивая в глубине то темным золотом, то бронзой, то медью. В застывшей тишине это зрелище завораживало взгляд.

      – У меня целая орава братьев и сестер, а кузенов и того больше, леди Уэррен. Если и вы не единственный ребенок в семье, вас не удивит, что у меня на редкость толстая шкура. Меня почти невозможно задеть.

      Вот как?

      Пастор говорил ровным, будничным тоном, словно урезонивал капризного ребенка. Казалось, он видит Еву насквозь, будто броня, которой

1

Джордж Хоуби (1759–1832) – придворный обувщик английского короля Георга III. (Здесь и далее примеч. пер.)