Греховная невинность. Джулия Энн Лонг

руками, чтобы пастору сладко дремалось.

      Она нисколько не сомневалась, что проповедь «О любви к ближнему» предназначалась ей одной.

      Адам проводил Дженни взглядом. Ее мягкость, простота и наивное стремление угодить ему сгладили неприятное ощущение, возникшее после короткой встречи с графиней. Когда Дженни скрылась за дверью, Адам прошел через холл, мимо зеркала в золоченой раме, висевшего над небольшим столиком, который, казалось, сгибался под тяжестью огромной китайской вазы, полной роз. Леди Фенимор держала оранжерею, хотя подчас возникало ощущение, будто сама оранжерея господствует в доме, куда почтенная леди допущена из милости – все комнаты утопали в цветах, их дурманящий аромат носился повсюду.

      Адам собирался уже подняться по знакомой мраморной лестнице, как вдруг замер.

      Неслышно повернувшись, словно грабитель, проникший в дом под покровом ночи, он вернулся к зеркалу.

      Собственное отражение поразило его угрюмостью: мрачный, рассеянный взгляд, плотно сжатые губы. Глаза сверкали каким-то свирепым огнем, выражая чувство, похожее на гнев, но иное, хотя столь же опасное.

      Понятно, отчего Дженни в испуге попятилась.

      Следовало прогнать с лица это выражение, прежде чем проницательная леди Фенимор заметит его и поймет, что здесь замешана женщина.

      Женщина странная, непостижимая, отталкивающая.

      Сначала она уснула в церкви, потом завопила визгливым голосом ирландки из низов (что, грешным делом, изрядно позабавило Адама), потом вдруг сделалась колючей, враждебной и, наконец, начала отчаянно кокетничать – пустила в ход все свои опасные уловки, ослепила фейерверком, бросилась в яростную атаку, словно солдат, осыпающий неприятеля градом камней из катапульты.

      Но сквозь всю эту кричащую мишуру отчетливо проступали два образа. Они неотступно преследовали Адама весь путь до дома леди Фенимор.

      Мгновение, когда он впервые увидел графиню на дороге. Она стояла неподвижно, прижимая ладонь к груди, два алых пятна горели на щеках. Потом она расправила плечи и выпрямилась, будто борец, оправившийся от удара.

      Похоже, Мэгги Лэнгфорд сказала ей что-то обидное.

      И еще ее веснушки.

      Адам заметил их, когда они с леди Уэррен смотрели друг на друга. Едва заметные крапинки на ее щеках, чуть темнее высохших слез. Эти крошечные светлые пятнышки и зеленые глаза неожиданно пробудили в нем воспоминания о птичьих яйцах и летних солнечных днях. А в следующий миг Адам вдруг задумался, каково это – коснуться ладонью ее шелковистой щеки, нежно погладить пальцами бледные веснушки (наверняка, как все женщины, она считает их истинным проклятием) и одним медленным движением стереть обиду, от которой пылало ее лицо.

      Никогда в жизни ему не приходили в голову подобные мысли. До встречи с этой женщиной, которая с самого начала вызвала у него неприязнь.

      Он сделал глубокий вдох, выдохнул и повернулся спиной к зеркалу.

      Леди Фенимор, одетая в неглиже и накрытая целой горой одеял, полулежала на подушках. Из-под