Стая. Марьяна Романова

в печи огонек, уютный аромат сушеных яблок, свежего теста, рассохшихся досок и березовых банных веников, которые бабушка развешивала над печью. Ее тихий низкий голос, плавный ток ее речи, ее северный акцент с округлыми длинными гласными. Все это создавало особенную сказочную атмосферу – как будто бы своими сказками бабушка ткала иную реальность, в которой есть место и упырям с раздувшимися серыми лицами и длинными желтыми ногтями, и быстрокрылым лукавым бесам, вдохновляемым яростью и жаждой разрушать, и особенно Волкодлаку – огромному волку на человечьих ногах, о котором она любила рассказывать особенно часто.

      – Я сама его однажды видела. Маленькая тогда ишо была. Как ты, Танюша. Там, за лесом, тогда деревенька была, сейчас на ее месте одни развалины, и те бурьяном заросли. Мамка меня к своей товарке за маслом отправила. Нас было девятеро детей, а я – самая старшая. Почти все малые и померли один за другим – кто зиму не пережил, кто утоп, кого трактор переехал. Несчастливая семья, как будто бы проклятая. До старости только я да сестра моя одна добрались – да и неважно сейчас это, давно я след ее потеряла. И лица ее уже не вспомню…

      Бабушка была специфической рассказчицей – всё время уходила от основной линии к деталям. Но слушать ее все равно было интересно. А уснуть без этих сказок казалось невозможным. Татьяна и Сашенька все лето в ее деревенском доме проводили, там была их альтернативная маленькая жизнь, их детство и счастье.

      – Перемерли все один за другим, мамка наша так к горю уже привыкла, что и слез не роняла. Как будто бы отключили ей способность горевать. И вообще что-то чувствовать. Встанет спозаранку, пашет весь день. Ночью падает замертво – и сил у нее не остается, чтобы мысли скорбные гонять… Все перемерли, да вот только Демьяна, младшенького, Волкодлак порвал…

      – И ты это своими глазами видела? – ахнула Таня.

      – Нет, – бабушка перекрестилась. – Но было ведь и так всем понятно. Про лес наш все знали, что не стоит туда ходить, особенно когда луна круглеет. И про Волкодлака знали – что основался он там, не выкуришь. Мужики наши, охотники, пытались на него с факелами да вилами пойти. Да вот только двое погибли, а остальные вернулись белые от страха да ничего толком рассказать не могли. Тех двоих и не похоронили по-человечески – от них одни лоскуты кровавые остались… А Демьян наш был любопытный очень. Его бы и так смертушка прибрала – то в колодец свалится, то на льдине кататься удумает, то поганок наестся. Шиложопый, одним словом. И однажды его зачем-то в лес понесло… И все ведь слышали, как он там кричит, – да побоялись на помощь пойти. И мы с мамкой слышали. Узнали голос его. Мамка встрепенулась, да я ей за подол ухватилась, не пустила. Он бы ведь и мамку порвал, остались бы мы с сестрой сиротами. Потом говорили все: «Волки вашего малого подрали. Лютые волки в наших краях, голодные, стая молодая и сильная». Говорили, а глаза прятали – все знали, что волки ни при чем. Да и не нападают они летом.

      – Бабушка… – подал голос Сашенька. – Ты ведь говоришь, что видела самого этого… Волкодлака.

      – Было,