Стая. Марьяна Романова

холодок меня пробрал, решила я убираться оттуда подобру-поздорову. И вдруг с другой стороны к озеру подошел кто-то. Я подслеповатая, сразу и не поняла. Вроде зверь какой-то, напиться пришел. А потом пригляделась – да, зверь, шерстью весь покрыт, лапы волчьи, сильные, серый пушистый хвост. А лицо – человеческое. У меня от ужаса – душа в пятки. Сердце заколотилось так, слезы по щекам покатились. А зверь к озеру наклонился и спокойно воду лакает. Не заметил меня. А я тихонечко отошла, на тропинку вышла и понеслась домой. Мне все казалось, за мной бежит кто-то, да так ни разу и не обернулась.

      Сказка о человеке-волке была частью их детства. Этот сюжет никогда не надоедал, и в нем даже был своеобразный мрачноватый уют. Забраться с головой под одеяло и в тысячный раз попросить: «Ба, а теперь о Волкодлаке расскажи!»

      Бабушка умерла, когда Саше еще десяти лет не было.

      В деревню они больше не ездили – первые несколько лет скучали, вспоминали, какие там были ароматные разнотравные луга, какой темный речной песок, в котором можно было найти камни «чертовы пальцы», какая березовая роща, богатая на грибы, как здорово мчаться по пыльной дороге на стареньком велосипеде, как шелестел вдали лес и как сладко было этого леса бояться. Но постепенно воспоминания покрылись толстым слоем пыли, утеряли эмоциональную яркость и продолжали существовать только в виде сухих фактов. Да, была деревня. Лес. Разнотравье. Чертовы пальцы. Мясистые подберезовики, из которых получается пахучий суп.

      Саше было уже четырнадцать, когда он однажды Татьяне странное рассказал.

      – Танечка, я бабку нашу видел.

      – Какую бабку? – Она даже не сразу поняла, о чем речь.

      – У тебя много бабушек? – поддразнил брат, – Нашу, покойницу.

      – Приснилась что ли?

      – Если бы, – вздохнул Саша. – То есть сначала она приснилась. Такой сон живой был. Улыбалась мне. Я решил, что это потому, что мы давно на могиле ее не были. На следующий день нарвал ромашек, сел на велосипед и до кладбища доехал… Могилка бабкина заросла так. Я сорняки выдернул, тряпку какую-то нашел, крест протер. Ромашки положил. Уже дело к вечеру было, я собрался уходить. Иду по тропке между могил, и вдруг меня окликает кто-то: «Саша!» Я обернулся – стоит. Бабушка. Я ее сразу узнал. Странно она выглядела – строгая такая, не улыбается. Платок туго повязан, платье темное, длинное. Потом вспомнил, что хоронили ее в платье таком. В сундуках ее нашли, а при жизни и не носила его никогда. Я остановился как вкопанный. Ответил ей тихонечко: «Бабушка, что же ты?» А она так смотрит укоризненно и головой качает: «Эх, Саша-Саша, скучаю я по тебе, да скоро ведь свидимся… Ты уж ко мне, внучек, не торопись!» А потом лицо ее изменилось, она бросилась вперед, перепрыгнула через две могилы разом, откуда в старухе такая прыть. Остановилась прямо передо мною, да в лицо мне гнилью дышит. И говорит так странно – не размыкая губ, как чревовещатели. «Не ходи в лес к волкам! – говорила, – Не ходи в лес к волкам, не ходи