Отпуск. Валерий Есенков

её всю одним тревожным пронзительным взглядом.

      Нет, красавицей она не была. Черты лица её были неправильны, резки, глаза выпуклы и велики, рот бескровный, большой, рост невысок, худа и слаба, ни светскости, ни аристократизма в стесненных движениях, ни изысканной роскоши парижского туалета, ни заученных фраз.

      Тем не менее Иван Александрович, топчась на одном месте, поправляя поредевшие волосы, кашляя, любовался исподтишка этим открытым некрасивым лицом и угловатой хрупкой фигурой. Решительно всё восхищало его: нескладность и нежность, крупные ноги и неуловимая грация стана, простоватость и женственно-гибкий сострадательный ум, беспокойство и необъяснимая прелесть в каждой черте неправильного лица, нерешительность и доброта подвижного быстрого взгляда, застенчивость и твердость характера в этих туго сведенных бровях, угловатость и неиссякаемая энергия в порывистых сильных движеньях.

      Он не поднимал головы, не в силах справиться со своим восхищением.

      Она быстро сказала, заглядывая снизу в глаза:

      – Вы устали.

      Да, она одна безошибочно проникала под маску, однако он не снял маски и перед ней, в один миг сменил её на другую, поднял беспечное жизнерадостное лицо и ответил небрежно:

      – Пустое.

      Она покачала с сомнением головой:

      – Вы целых три дня не приходили обедать.

      Он воскликнул, забывшись, растерянно и тепло:

      – Вы считали!

      Она глядела на него с удивлением, точно хотела сказать, что не могла не считать и что ровно ничего невозможного, необычного заключаться в этом не может.

      Он вновь поспешно склонился к руке, пряча лицо и глаза, с трудом переменяя голос на шутовской:

      Благодарю вас, но я не стою того, я вас тираню. Вместо того, лететь к вам каждый вечер, таскаюсь по ресторанам, с приятелями шампанское пью.

      Она отняла руку, смеясь, с детской хитростью в больших открытых глазах:

      – Не лгите, шампанского вы не пьете, приятелей у вас нет, не с кем вам шампанское пить.

      Он лицо сделал строгим и хмуро ответил, мягко улыбаясь одними глазами:

      – Вы не женщина, вы змея и жалите меня в самое слабое место, однако это у вас со мной не пройдет. У меня нет слабых мест, и у меня есть, можете представить себе, именно приятели есть. На зло вам, нынче я болтал с Никитенко, он мне поведал все закулисные новости нашей бурной общественной жизни, из первых рук, и на досуге мы с ним разрешили две или три из самых насущных проблем, так что дело пойдет, то есть что это я: поскачет галопом.

      Ответным юмором засветились её большие глаза. Она взяла его под руку и повела по гостиной, совсем тонкая, совсем юная рядом с ним, такая близкая, недоступная, такая щемящая радость его.

      У самых дверей кабинета она с веселой суровостью приказала ему:

      – Ступайте к мужу, пока накрывают на стол, потом я вас стану кормить, хоть вы и не стоите этих хлопот.

      Он склонил голову перед ней, сложил вместе ладони, как перед Буддой и покаянно воскликнул:

      – Я не стою?!

      Она подтвердила смеясь:

      – Да, да,