Человек из раньшего времени. Исторический роман. Братья Швальнеры

читала их года два назад, не будучи ни в кого влюбленной, и показались они ей чрезвычайно скучными и вообще малопонятными. Теперь же она была поражена той точностью, с какой автор описывает чувства, испытываемые совсем молодыми еще людьми, по отношению друг к другу. Закрывая книгу, она подумала тогда, что писать так может лишь человек, сам перманентно находящийся в состоянии влюбленности, самой живой и горячей.

      – Меж тем, – продолжал Чайковский, – голос нимало не изменился, и очень порадовала меня своим исполнением некоторых моих работ.

      – Когда же окончите «Моцартиану»?

      – Здесь, увы, порадовать нечем – дел столько, да и Париж с его великосветскими настроениями и вылазками так отвлек от работы, – что раньше декабря и не чаю кончить.

      Заслышав гостя, компанию вскоре разбавил и градоначальник.

      – Петр Ильич, честь имею!

      – Здравствуйте, Ваше Высокопревосходительство!

      – Оказали-таки честь, вытянули мы Вас!

      – Для меня Ваше суаре – как спасение из слякотного Парижа и ледяного Питера. Кажется, только здесь и согреюсь.

      – Отчего же вина не пьете? Пейте, замечательное «Шато бель Эвек», прямиком из Франции.

      – А я бы, ей-Богу, русской водочки не прочь!

      – Как прикажете! Любезный…

      Композитор опрокинул маленькую стопку – и глаза его заблестели, засветились излучаемой ими детской добротой.

      – Порадуете нынче?

      – И сам думал, и руки чешутся. А что сыграть – право, не знаю.

      Здесь разномастная публика сошлась в едином мнении. Со всех концов зала послышалось: «Средь шумного бала… Средь шумного бала…»

      Композитор сел за рояль – и вскоре из-под пальцев его полетели по всему залу, по всем комнатам, по всему дворцу чудные звуки, в объятиях которых даже самые жаркие споры и распри ненадолго утихли, а самые непримиримые враги умолкли и даже, казалось, ненадолго примирились. Графиня Белосельская-Белозерская пела под аккомпанемент автора, а весь мир замер и внимал музам говорящим:

      Средь шумного бала, случайно, В тревоге мирской суеты, Тебя я увидел, но тайна

      Твои покрывала черты

      Лишь очи печально глядели, А голос так дивно звучал, Как звон отдалённой свирели, Как моря играющий вал

      Мне стан твой понравился тонкий

      И весь твой задумчивый вид, А смех твой, и грустный и звонкий, С тех пор в моём сердце звучит

      В часы одинокие ночи

      Люблю я, усталый, прилечь — Я вижу печальные очи, Я слышу весёлую речь

      И грустно я так засыпаю, И в грёзах неведомых сплю…

      Люблю ли тебя – я не знаю, Но кажется мне, что люблю!

      …Лиза была преисполнена впечатлениями. И всю дорогу до дома, и после ночью, когда ворочалась в постели и долго не могла уснуть, вспоминала она черты диктатора