Человек из раньшего времени. Исторический роман. Братья Швальнеры

смутился Дмитрий Афанасьевич и улыбнулся в усы. – А как Вы видите свое дальнейшее будущее, позвольте осведомиться? В юридической профессии или все же в лингвистике?

      – Разумеется, в профессии той которой посвящена большая часть моего времени. В адвокатуре, полагаю.

      – Что ж, достойно. А попади к Вам в руки эдакая Засулич – защищать станете?

      – То святой долг адвоката.

      Бубецкой предвидел негативную реакцию Светлицкого на такой ответ – и не ошибся. Хозяин дома сразу помрачнел и весь оставшийся вечер предпочитал уклоняться от разговоров. А потому беседы велись на темы отвлеченные, житейские, да и вообще весь ужин напоминал больше смотрины. Ивана Андреевича это тяготило, и потому ответив на некоторые вопросы своих сегодняшних корреспондентов, спустя полчаса он уже ехал на извозчике в свою квартиру на Староникитском.

      Поднявшись в комнату – он снимал в доходном доме мадам де Фужере – он расстелил постель, улегся, но долго не мог уснуть и все ворочался. Проведя так около получаса, он поднялся с места и тихо, стараясь не шуметь, оделся и вышел из дому. Поймав извозчика, велел ему ехать далеко за город, на острова. А уже час спустя входил в загородный дом, что снимал его университетский товарищ Петр Шевырев. К тому моменту там уже было достаточно людно – и главным из присутствующих был высокий, статный, видный молодой человек с густой черной шевелюрой и жестким, цепким взглядом, выражавшим агрессию и решимость. Это был сын симбирского чиновника, старшего по гимназиям и учебным заведениям Ильи Ульянова, тоже студент юридического факультета Александр. Сидя в плохо освещенной комнате за столом средь собравшихся здесь студентов, произносил он не то чтобы речь – скорее читал мысли присутствующих. Говорил вполголоса, но реакция на слова его была столь животрепещущей, что и по губам читать могли – оттого, наверное, что каждое слово разделял каждый из слушателей.

      – Сегодня мы видим перед своими глазами неумолимый регресс, – говорил он. – Откат назад в классическом виде. Ни одна из обещанных или намеченных реформ не просто не доведена до конца – она даже не начата. Все либеральные обещания остались только лишь обещаниями. А все почему? Потому что царская власть на то и представляет собой образчик ничем не ограниченной, абсолютной монархии, что ни на какие уступки и послабления по отношению к угнетаемому обществу не пойдет. И не надо быть великим марксистом, чтобы это утверждать. Достаточно обратиться к нашей истории. Нечто подобное уже было после великих потрясений, которые свалились на нашу голову в 1812 году. В борьбе за сохранение целостности империи царь готов был обещать народу все, что угодно – любые преференции и либеральные реформы. Однако, стоило внешней угрозе миновать, как его же родной брат попрал начисто все обещания покойного Александра. Но общество уже стало другим – этого Николай Палкин не мог учесть, поскольку не видел дальше своего носа. И значительную роль в трансформации