Старые фотографии. Елена Крюкова

ото рта к пепельнице, качался во тьме. «Не понял». Софья приподняла уголки губ. «Молекулы. Атомы. Между ними такие огромные расстояния. Как в космосе между звездами. Мы думаем, что мы есть. На самом деле нас нет. Есть только сгущение материи. Так что не бойся смерти. Мы – пустота, и уйдем в пустоту». Он схватил ее за голые смуглые плечи, затормошил, зацеловал яростно: «И любовь – что, тоже пустота?! Да?!»

      – Нет. Мне хорошо. Люблю ветер.

      Шагнула к нему, и обезьянка пронзительно запищала у нее на руках, всползла выше, на плечо, и так на плече сидела, как курица на насесте, глядела круглыми умными глазками на океан.

      Николай погладил Софью по щеке. Овал лица в виде дынной косточки. Брови чуть подняты к вискам. «Она похожа на японку».

      – Когда твой… из похода вернется?

      Подобие улыбки пробежало по бледно-розовым нервным губам.

      – Уже не вернется.

      Крюков отступил на шаг.

      – Что…

      – Да нет, ничего. Жив. ― Улыбка явственней стала. ― Просто мы расстались.

      – Почему? Из-за меня? ― Ветер выносил, вил ленты бескозырки впереди его загорелого лица. ― Глупо. Ты написала ему, что полюбила другого?

      – Он сказал мне, что полюбил другую. Позвонил из Токио.

      – Вот как.

      Глаза бегали, ощупывали ее лицо. Рука взметнулась, потрепала обезьяну по загривку.

      – Так что я свободна как ветер. ― Софья раскинула руки. – Ветер!

      Подошла к кромке прибоя.

      – Сонечка, душечка! Искупайся! Боишься водички?

      Обезьянка ловко, цепляясь пальчиками, покарабкалась с плеча – к ногам в лаковых узконосых туфельках, на землю. По россыпи гальки ступала на четырех ногах. Потом на задние ноги встала и ручки вскинула. Море приветствовала!

      Отпрыгнула – вода ей голые пятки лизнула.

      Софья села на корточки, взяла обезьянку за лапку, указывала на воду:

      – Ну давай же, давай! Поплавай!

      Николай подскочил и под тощий задик подтолкнул обезьяну; она не удержалась и смешно кувыркнулась в воду головой. Забила ручками-ножками, пытаясь плыть, выплыть.

      Софья хохотала, а Крюков кричал:

      – Не захлебнись! Чемпионка!

      Вынули мокрую обезьяну из воды. Она дрожала. Серая шкурка слиплась от соли. Софья спустила с плеча ремень сумочки, вынула носовой платок, крепко растерла Сонечку.

      – Домой придем – душ примешь, Сонька, мохнатая ты ручка…

      Теперь Крюков мокрую обезьяну на руки взял. Так шли по берегу – моряк в широченных брюках клеш, женщина в черной юбке и прозрачной батистовой кофточке, а с ними смешная обезьянка ручная.

      «Святое семейство, ага». Обезьянка обвила ручками Колину шею. Софья косилась. Йод и соль океана ударяли в ноздри, насыщали легкие волей и тревогой.

      Они, все трое, шли к Софье домой.

      Теперь – к одинокой Софье.

      К Софье Николаевне Антоновой, бывшей жене морского офицера Семена Антонова, что ходил на корабле «Серебряков» по Северному морскому пути.

      – Тебя на сутки отпустили с корабля?

      Спросила