Кофе с круассаном. Мария Гарзийо

объяснять ей свой вздрюченный вид.

      Весь день я страдаю. Страдать, между прочим, тоже надо уметь. Я умею. Сижу на диване растрепанная, в халате, хлебаю литрами противнейший на вкус травяной отвар, который действует скорее не как успокоительное, а как мочегонное и отказываюсь от еды. Если становится совсем не в моготу, я позволяю себе съесть что-нибудь, только обязательно невкусное. Недоваренные макароны, холодную кашу, черствый хлеб. Вкусная еда может доставить удовольствие и отвлечь от депрессии, а этого допускать нельзя. Я перечитываю в телефоне трогательные сообщения от Лорана, размазывая рукавом халата слезы по щекам, и представляю себе, что скажу, когда он, наконец, позвонит. Я буду кричать на него так, что у него полопаются барабанные перепонки, а под конец обвинительной тирады всплакну и велю никогда мне больше не звонить. Или же нет, я отвечу спокойным и безразличным тоном и заявлю, что он безответственный тип, и между нами все кончено. Или нет, я не буду кричать, не буду его ни в чем обвинять и угрожать разрывом отношений, я буду кроткой и понимающей. Пусть только он позвонит. Ну, пожалуйста! Но, похоже, ни Лорану, ни Господу Богу не слышны мои мольбы. Во всяком случае, ни один из них не реагирует.

      К вечеру возвращается мама, и мне приходится вылезти из халата и привести себя в божеский вид. Она рассказывает, что какой-то бессовестный ученик украл кактус из кабинета директора. Я слушаю в пол-уха, ковыряя вилкой тушеное мясо.

      – Что ты там ищешь? Все съедобное! – кипятится мама, заметив мои манипуляции.

      – Что-то аппетита нет. Пойду, поделаю перевод.

      – Ну, вот на тройку поела! Откуда взяться силам на работу. Посмотри на себя, зеленая вся!

      Мама, учитель со стажем, всегда оценивает мою еду по пятибалльной шкале. В детстве меня это мотивировало, и я старалась есть на пятерку. Теперь мне все равно.

      Я плетусь в свою комнату. Перевод по понятным причинам не спорится. Звонок телефона кажется таким громким и неожиданным, что я подскакиваю на стуле. «Private number» уведомляет меня телефонная служба. Я хватаю аппарат.

      – Лоран, ты где?

      Однако, в трубке слышится не знакомый мне голос, а какое-то плохоразличимое хриплое бормотание.

      – Алло? Лоран, это ты?

      – Это Марина?

      – Да, это я. Кто говорит?

      – Простите, очень плохая связь.

      – Что?

      От волнения я выкрикиваю невежливое QUOI вместо полагающегося COMMENT.

      – Я говорю, плохая связь, – повышает голос мой неизвестный собеседник, – Я должен сообщить вам неприятную новость.

      – Кто вы?

      – Я… Лорана, – слышимость ужасная, я различаю одно слово из трех, – Он… в авиакатастрофе… Сидней. Его тело… в Париж… родные… трагедия… ваш номер…

      – Алло! Алло! Я вас не слышу!

      Я не хочу его слышать. Мне не хочется признать, что по тем обрывкам, которые все-таки уловило мое ухо все и так предельно ясно.

      – Я