Центурии. Книга пророчеств. Мишель Нострадамус

семью бритоголовыми красными в Византию.

      Против помазанных триста из Трапезунта

      Установят два закона, – и испуг, затем доверие.

      7-37

      Десять посланных командир корабля предаст смерти,

      Из-за одного извещенного на флоте открыта война.

      Смута, один вождь колет и грызет [другого].

      [У] Леренсов и Стойхад – корабли с черными носами.

      7-38

      Старший королевич, гарцуя на скакуне,

      Погоняя, понесется вскачь очень резко.

      Морда… Пасть… Нога запуталась в стремени,

      Его повлечет, потащит, – ужасная смерть.

      7-39

      Предводитель французской армии,

      Замечтавшись, потеряет главную фалангу.

      Поверх мостовой из сланца и шифера

      Через Геную углубятся чужеземцы.

      7-40

      Внутри бочонков, снаружи перемазанных маслом и жиром,

      21 человек закроются перед портом.

      Во вторую стражу совершат подвиг ценой жизни:

      Отобьют ворота и будут убиты стражей.

      7-41

      Скованы кости ног и рук,

      Из-за шума дом долгое время необитаем.

      Будут выкопаны погребенные во сне.

      Дом здоров и без шума, [снова] обитаем.

      7-42

      Двое вновь прибывших схвачены, яд

      Подливая на кухне великого принца.

      Оба застаны на месте судомойщиком,

      Схвачен тот, кто мечтал извести до смерти старшего.

      Письмо Генриху II

      Непобедимейшему, могущественнейшему и Христианнейшему королю Генриху Французскому Второму – Мишель Нострадамус, смиреннейший и покорнейший слуга и подданный [желает] победы и счастья.

      1. Благодаря тому высочайшему лицезрению, которое я испытал, о Христианнейший и победоноснейший король, когда мое лицо, дотоле долгое время безвестное, предстало перед божественностью Вашего безмерного величества, я оказался ослепленным навсегда, не переставая славить и по достоинству почитать тот день, когда впервые предстал перед ним, как перед единственным столь человечным величеством. И вот, я искал какую-либо возможность выказать добросердечие и искреннее усердие, посредством каковых в моей власти было бы еще более расширить свою признательность перед Вашим светлейшим величеством.

      2. Понимая же, что действиями выразить их мне невозможно, в сочетании с единственным моим желанием в моем столь долгом затемнении и безвестности быть внезапно озаренным и оказаться пред ликом царственного ока и первейшего монарха во Вселенной, я пребывал в очень долгом сомнении – кому же мне посвятить эти три центурии остатка моих пророчеств, завершающие мириаду. И после длительных размышлений, в дерзкой отваге обратился я к Вашему Величеству, без того испуга, о котором рассказывает серьезнейший писатель Плутарх в «Жизни Ликурга»: видя [богатые] подношения и дары, приносимые в жертву в храмах бессмертных богов того времени, иные люди не решались делать подношения храмам, чтобы не поражаться слишком часто упомянутым расходам и подношениям. Несмотря на это, завидев Ваше королевское величие, сопровождаемое несравнимой человечностью, я обратился [к нему] не как к персидским царям, к которым совершенно