Запроудское. Алексей Ряскин

звали дядей Яхимом, прятали банки в мешки с мукой. Неожиданно для себя они нашли в муке две бутылки, спрятанные ещё в прошлом году. Одна из них была всё ещё цела, другая оказалась пустой. Видимо, мыши выгрызли бумажную пробку и содержимое бутылки вылилось. Яхим лично обнюхал мешок и убедился в том, что часть муки провоняла самогоном. Ёся решил всё опустить в погреб и зарыть в свёкле. Он подготовил место и стал аккуратно складывать бутылки. Из каждой Ёся делал по глотку и только после этого клал под защиту свёклы. К концу, когда была спрятана последняя бутылка, Ёся так напился, что не смог вылезти из погреба и заснул прямо там, на свёкле. Жена долго звала его, даже пыталась разбудить, поливая сверху водой, но всё было без толку. В конце концов она повесила на погреб замок, закрыла дом и ушла в поле. Во всей деревне только Ванька Шеин не стал ничего прятать. Найдя в доме всего одну бутылку, он, не раздумывая сел её выпивать, резонно решив, что прятать ему нечего.

      Утром того же дня старый Калтон вынес самогонный аппарат в кусты смородины за домом и успел нагнать ведро, когда до него дошли слухи о бродившей по деревне проверке. Слегка захмелевший, он отмахнулся от кричавшей над ухом жены, взял ведро и отнёс к колодцу.

      – Пусть так и стоит, на самом виду, – сказал он. – Скажем, что вода. Никто не догадается.

      Жена закричала ещё громче, обозвала его дураком и пьяницей. Но Калтон остался непреклонен. Он поставил ведро самогона на лавку у колодца и пошёл тушить костёр за кустами смородины. Жена на всякий случай прогнала всех детей на улицу, чтобы случайно не выпили из ведра.

      Калатушкин и комиссия пришли к дому Калтона, когда тот уже начал дремать, пригревшись на солнце. Участковый был в хорошем подпитии: пока приезжие чиновники лазили по погребам и чуланам, он успевал пропустить стаканчик, заботливо приготовленный для него хозяином дома, на случай если комиссия всё же что-нибудь найдёт и потребуется заступничество Калатушкина. Калтон как ни в чём не бывало наблюдал за тем, как двое мужчин лазали по его курятнику, пытаясь отыскать там следы самогоноварения. Устав от безрезультатных поисков, комиссия приняла решение возвращаться.

      – А это что у тебя? – спросил Калатушкин, тыча пальцем в ведро самогона. – Вода?

      – Ага, – кивнул Калтон.

      Участковый взял со скамейки пустую литровую банку, вытряхнул пыль, зачерпнул и стал пить. Сделав несколько жадных глотков, он остановился и стиснул зубы, чтобы не закричать. Калатушкину показалось, что через его глотку протащили куст шиповника с длинными, как цыганская игла, шипами. Даже в пьяном виде он сразу понял, что перед ним целое ведро неразбавленного первача. Жена Калтона ойкнула и убежала в дом, зажав рот подолом. Калтон угрюмо посмотрел ей вслед, а затем снова повернулся к Калатушкину. Участковый, хоть и был выпивши, сразу сообразил, чем дело пахнет и действовал без промедлений.

      – Что ж ты, нищеброд,