Молодость Мазепы. Михайло Старицький

простой вопрос привел Орысю в необычайное смущение; она покрылась вдруг до самых ушей и шеи яркой краской и, отвернувшись в сторону, произнесла как-то сконфуженно:

      – Да разве я в чернычки, что ли, пошилась… видела… знаю…

      Обе девушки замолчали.

      Галина с удивлением посмотрела на подругу, готовая задать ей еще более любопытный вопрос, но в это время в полуоткрытых воротах появилась старая, сморщенная баба с головой, заверченной в белую намитку.

      – А что, сороки мои, цокотухи мои, – обратилась она приветливо к обеим девушкам, – что делаете?

      – Да вот я рассказывала Галине, – заговорила Орыся, – о парубках, о дивчатах, о селах, городах, о церквах, об вечерныцях.

      – Ох-ох-ох! – вздохнула старуха, подпирая щеку рукой, – ничего этого голубка наша не видела! Живет здесь с нами, и света Божьего не видит. А сколько раз уж говорила я старому: повези дытыну хоть к отцу Григорию, к батюшке твоему, – пояснила она Орысе, – так, где там! И слушать не хочет!

      – А почему, бабуся, дид не хочет меня везти? – изумилась Галина.

      – Боится.

      – Чего?

      – А вот, видишь ли, когда мать твоя покойная была жива, много, много перенесла она горя через одного пана! Украл он ее и увез так далеко, что она едва-едва убежала. Так вот дид боится, чтоб и тебя какой-нибудь пан не увез.

      – Ха-ха-ха! – рассмеялась звонко Галина, – да зачем бы он увозил меня? На что я ему?

      Это восклицание было сделано так искренне, что баба и Орыся невольно рассмеялись.

      – Ах, ты, квиточка моя степовая, – произнесла старуха с улыбкой, нежно прижимая головку девчины к своей груди, – ничего-то ты еще не знаешь и не ведаешь!… А где это наши так «забарылысь», – подняла она через минуту голову, всматриваясь вдаль, – уже и солнце прячется, и вечеря готова, а их все нет!

      Все примолкли и стали прислушиваться.

      – Идут, идут! – вскрикнула вдруг перваяя Галина, – вон и дид песню поет, а вон и наши «ланцюжныкы» повылазили и машут хвостами.

      Действительно издали донесся звук старческого голоса, распевавшего какую-то казацкую песню.

      Голос приближался все больше и больше, вслед за ним послышалось ржание лошади и мычанье коров. Через несколько минут с западной стороны показались две человеческие фигуры.

      – Наши, наши! – закричала радостно Галина, – а ну-ка, Орысю, давай открывать ворота!

      Девушки быстро схватились с мест; тяжелые ворота заскрипели и распахнулись.

      – Ну, ну, встречайте, а я пойду, да приготовлю вечерю, – улыбнулась девчатам баба и направилась, слегка прихрамывая, в глубину двора.

      Шествие приближалось. Впереди всех бежала с громким лаем большая мохнатая собака из породы волкодавов, за нею выступало двое могучих, плечистых мужчин. Одному из них было лет шестьдесят, не меньше; с вершины его выбритой, по запорожскому обычаю, головы спускался солидный, белый, как серебро, «оселедець» и молодцевато закручивался за ухо, такие же густые и длинные седые усы спускались на грудь его и придавали его наружности важный и величавый