Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис. Кристофер Бруард

на вид жилет имеет вырез, демонстрирующий белоснежную манишку, оттеняемую зеленым или красным галстуком и ярким шелковым платком из Сорренто»[99]. В Сохо Армфелдт воспевает атмосферу космополитизма, сделавшуюся с годами более рафинированной, а также «любимые дома иностранных артистов, танцовщиков, музыкантов, певцов и… актеров, убежища политических беженцев, заговорщиков, дезертиров и банкротов со всего мира»[100]. Здесь, в квартале, который связан скорее психологически и интеллектуально, нежели материально, с ассоциациями о художественном и творческом потенциале эмиграции, вестиментарная идентичность была более текучей и открытой для самоопределения. Перенесенный из района портов и освобожденный от своего статуса еще одного экзотического товара, лукавый иностранец растворялся в продуктивном хаосе города, полностью используя его трансформирующий потенциал. Как утверждал Армфелдт,

      для непосвященного Сохо – земля романтизма – своеобразная Богемия и Эльзас. А для британского провинциала – это в основном сборище странных характеров. Он может представить себя в Латинском квартале или в пределах далекого гетто; он обнаруживает себя в толпе… чуждых типов – греков с продолговатыми лицами, евреев с грубыми чертами лица, французов с землистым цветом лица, желтокожих левантинцев… и выходцев из Африки цвета черного дерева. Смотреть, как эти люди прибывают в небольшие гостиницы Сохо, одновременно интересно и познавательно. Многие из них совершили морское путешествие, о чем свидетельствуют бирки на их багаже; себя они выдают причудливым нарядом своей страны. Через день или два все они за редким исключением будут одеты в современный цивилизованный костюм. Красные и белые тюрбаны… турков, желтые куфии персов, вязаные шапочки черногорцев, меховые шапки русских и поляков исчезнут, как и величественные кафтаны, колоритные шаровары, вышитые рубашки… и засаленные тулупы. Все они будут отправлены на дно старомодных обитых сундуков[101].

      К первому десятилетию XX века некоторые авторы такой прозы в стиле «городская экзотика» почувствовали, что этот процесс внедрения, культурной гомогенизации, размывания этнических границ, личных и местных различий стал более ярко выраженным. Армфелдт признавал, что «Сохо всегда останется романтическим и загадочным. [Однако] его самые яркие образы космополитической жизни быстро блекнут; и хотя это больше не Вавилон, столпотворение отсюда никуда не денется»[102]. Томас Берк в Уоппинге тоже сожалел, что «были времена, много лет назад, когда Ист-Энд был восточной стороной, отдаленным краем… Но с омнибусом все поменялось… он так сомкнул события и места, что любые определяющие черты потонули во всеобщем хаосе, и нет теперь ни востока, ни запада… сегодня границы существуют только в голове членов городского совета… а лондонские доки – это район, главной особенностью которого стали клерки-кокни, работающие на складах»[103]. В каком-то

99

Armfeldt E. Italy in London // G. Sims (ed.). Living London. P. 183.

100

Armfeldt E. Cosmopolitan London // G. Sims (ed.). Living London. P. 241.

101

Ibid.

102

Ibid. P. 247.

103

Burke. Nights in Town. P. 91.