Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис. Кристофер Бруард

как потребитель модных товаров на фоне меняющегося социального и эстетического ландшафта, он мог бесконечно заниматься определением себя через одежду. С точки зрения Империи роли покупателя, франта и колонизатора пересекались:

      В самом общем смысле, человек, который выражает себя посредством пера и бумаги, глядит на свой Лондон с запада. На худой конец, он надеется закончить этим видом. Лондон, в котором он живет, его Вест-Энд, простирается от, скажем, Чизуика до Портленд-плейс. Для него Лондон кончается вместе с Фенчерч-стрит, а его Ист-Энд – тем, что он называет Уайтчепел. Для другого Лондон – это жизненное пространство между условным Перфлит и условным Блекуоллом. Он сознает, что где-то как будто бы у него в тылу зеленеют и чернеют заливные луга Эссекса, испещренные большими одинокими фабриками и маленькими одинокими фермами. Его компактный Лондон располагается вдоль линии, идущей от Блекуолла к Фенчерч-стрит. За этими городскими пределами находится город банка и мэрии, о котором серьезным людям и говорить нечего. Его улицы прибраны, а строения красивы и просторны. Конец Вест-Энда для него – это фонтан на площади Пиккадилли, а этот последний квартал больших почти чистых каменных зданий, широких выметенных улиц и с довольно ярким освещением уже становится чужой землей, чья странность вызывает неприятные чувства[84].

      Архитектурное многообразие сложной инфраструктуры имперского Лондона позволяло использовать город как сцену, на которой предъявляли себя и проводили эксперименты в области одежды, как ничто другое сохранявшей свою эмоциональную свежесть даже после длительного пути морем в Канаду, Индию, Южную Африку, Австралию и Юго-Восточную Азию, хотя, как пишет Форд, местные жители сохраняли верность старым привязанностям, к каковому консерватизму располагали открывавшиеся перед ними виды и ориентиры. За кажущимся постоянством лондонских улиц и площадей, дворов и тупиков, однако, скрывалось неумолимое перемещение народов, и умножение расовых типажей еще больше укрепляло представление о Лондоне как о глобальном городе, чьи социальные границы и социально-экономическая география находились в постоянном движении и при этом были привязаны к ритмам и экономике процесса колонизации. Эдвин Пью в книге 1908 года «Город мира: книга о Лондоне и лондонцах» объяснил, каким образом:

      Иностранных кварталов множество, и обитающих в них представителей почти всех рас, живущих под солнцем, обязательно встретишь на улицах, одетых в привычный для них национальный костюм. Есть здесь русские и поляки в первозданном виде, живущие на Черч-лейн возле Коммершиал-роуд; приезжие с Востока всех оттенков кожи – от лимонно-желтого до черного, турки, мавры, афганцы, армяне, сирийцы, персы, индусы, китайцы, японцы, сиамцы, малайзийцы, полинезийцы и негры в Лаймхоусе и Попларе; итальянцы с их римско-католическими ритуалами в Бэк-хилле и Клеркенуэлле; немцы на Леман-стрит и Фитцрой-сквер, совершенно космополитическое поселение в Сохо, жители колоний и янки повсюду[85].

      Городская экзотика

      Подобные литературные конструкции

84

Madox Ford F. The Soul of London. London: J.M. Dent, 1995 [1905]. P. 48.

85

Pugh E. The City of the World: A Book about London and the Londoner. London: T. Nelson, 1908. P. 39.