Дух Времени. Анастасия Вербицкая

скорые всходы, не зная нивы своей. Но в этот последний час мы пришли на могилу твою, чтоб сказать тебе: «Семя не пропало. Оно зреет во мраке… Ты сеял ночью, а колос взойдет на заре…»

      Кто-то всхлипнул из женщин, стоявших над могилой. Вдова кинула туда яркий взгляд и потупилась. Только темные брови сдвинулись ещё суровее.

      Оратор смешался с толпой.

      – Кто это?.. Писатель?.. Учитель?.. Студент? Кто такой? – взволнованным шепотом спрашивали друг У друга.

      – Это наборщик, – сказал красавец-техник с черной бородкой и ласковыми глазами. Все головы обернулись вслед оратору…

      – Неужели? Простой рабочий?

      Курсистка с крестьянским умным, но суровым лицом тронула за рукав соседа-студента. У того были усталые глаза и бескровные губы.

      – Иванцов, послушайте… Почему он сказал: «мы, V* твои товарищи»? Разве он тоже пишет?

      Красавец-техник насмешливо покачал головой.

      – Ах, Марья Егоровна!.. Что значит с головой уйти в науку!

      – Кажется, я не с вами, Зейдеман, говорю! – оборвала она.

      В это мгновение высокий блондин, стоявший у могилы, поднял руку и глянул в толпу блестящими глазами.

      – Тобольцев… Тобольцев! – прошел быстрый шепот.

      – Кто?.. Вот этот? – так и встрепенулся Иванцов.

      – Да… Он свои стихи прочтет… Замечательно читает! – объяснил Зейдеман.

      – Тсс…

      Бледный студент впился глазами в Тобольцева.

      Все стихло. Многие сзади подымались на цыпочки, чтоб видеть это бритое, тонкое, выразительное лицо, с шапкой золотистых кудрей над широким, прекрасным лбом.

      – Дуся какая!.. – шепнула одна барышня другой.

      Ты смолк навек, поэт суровый,

      Не знавший отдыха борец…

      Ясно, отчетливо звучал грудной голос, без малейшего напряжения. Но его слышали все, даже стоявшие позади. В нем была такая полнота и музыкальность, что он казался лаской. Он властно гипнотизировал и только одними интонациями создавал то, что называется «настроением».

      В стихах говорилось о тучах, обложивших небо; о немолчных слезах, которые льются, как этот дождь; о тусклой жизни, ползущей, как этот больной туман; о том, как трудно дышится, как болезненно мечтается о солнце; как жутко идти вразброд в этом растущем тумане, «без дороги», ощупью… в ожидании рассвета…

      Ты вехой был на том распутье,

      В тумане слабый огонек,

      И ты угас… Дружней сомкнитесь!

      Рассвет, быть может, недалек…

      С необыкновенной страстностью и силой прозвучали последние строфы. Настоящим вдохновением горели блестящие глаза. И, как ни банальны сами по себе в сущности были эти стихи – они были сказаны с таким талантом и «захватом», что впечатление получилось огромное. Стихи сделали то, чего не смогли сделать речи, как ни были они содержательны. Вдова покойного быстро вынула платок и закрыла им лицо.

      Тогда среди наступившей тишины вдруг раздались истерические