Гений дзюдо. Борис Дорианович Минаев

универмага и топал огромными черными валенками. Изо рта у него тоже валил густой дремучий пар.

      – Мне бы такой тулуп, – сказал папа. Он забыл дома перчатки и все время дул на левую руку, а правой держал мою, в варежке.

      – Давай я тоже варежку сниму! – предложил я.

      – Не надо! – буркнул папа, почти не открывая рта, и мы пошли дальше: вниз по улице Заморенова к метро «Краснопресненская», причем идти было далеко, минут двадцать, потому что трамваи совершенно не ходили, а станции метро «Улица 1905 года» тогда еще и в помине не было.

      Наконец папа привез меня на «Автозаводскую». Там стояли автобусы, которые грели моторы и вонюче дымили. И маленькая кучка незнакомых людей моего возраста.

      К нам подошла какая-то тетя, замотанная в платок до такой степени, что не было видно никакого лица, и отчаянно громко крикнула:

      – С Новым годом, ребята! Первый отряд! Садитесь в автобус! Там посчитаемся.

      Папа торопливо пожал мне руку и побежал обратно к метро.

* * *

      Зимний лагерь я помню очень смутно.

      Нам показывали какое-то кино, водили на какие-то концерты, устраивали бег в мешках и что-то еще очень веселое.

      Я все время думал о маме и о том, что же будет со всеми нами, когда она родит.

      И еще я сидел в палате, читая какую-то не очень интересную книжку. В хоккей меня не брали, потому что я не привез клюшку. Оказывается, всем надо было привозить клюшки, но папа почему-то об этом не знал. К тому же здесь все катались на коньках, а я не умел.

      Поэтому я сидел в палате, читал, думал и просто ждал, когда кончатся эти бесконечные каникулы.

      Естественно, меня приметили какие-то двое и стали ко мне приставать.

      – Лева! – сказал один. – Ну чего ты тут сидишь? Самый умный, что ли? Давай играть в карты!

      – Я не умею, – сказал я и тускло посмотрел мимо них.

      Они попытались научить меня играть в очко, но у них ничего не вышло.

      Тем не менее они почему-то считали, что я уже попал под их дурное влияние, и ночью разбудили меня, чтобы вместе жрать варенье и рассказывать всякие истории.

      Именно там, в грязном коридоре, где сушились клюшки и коньки, под запах мокрых варежек, рядом с тумбочкой, на которой стояла банка чужого варенья, я узнал значение некоторых слов и некоторых понятий.

      Все это я понял довольно смутно, поскольку время было позднее, первый час ночи, да и вообще новые друзья не вызывали во мне глубокого доверия, и тем не менее, судя по тому, как бросился жар в лицо и как учащенно стало биться сердце, – они рассказывали что-то, что было на самом деле.

      Потом я долго шептал в темноте слова каких-то стишков и песен, которые мгновенно запомнил, пытаясь вообразить себе, как же это все происходит в жизни.

      Но больше всего меня поразило то, что именно от этих слов и понятий, ими обозначаемых, и происходят в мир дети.

      – Ну ты чего, не знаешь, что ли? – скептически сказал один из них. – Ну они, то есть мужики и бабы каждую ночь… это самое… и потом у них… это самое… ребеночек через девять месяцев. Понял?

      Из палаты вышел здоровый парень, выше