Жизнь как она есть. Геннадий Демарев

не только себя, его, но и само понятие «семья». Она растоптала не только его достоинство, но и душу. С каким сердцем, с какими мыслями он теперь будет исполнять роли Ромео или севильского цирюльника?

      Эту обиду никогда не забыть, это пятно ничем не отмыть, и в свои 32 года Феликс хорошо это понимал.

      Ей всё безразлично, как ветреной бабочке, а ему предстоит с этим жить и страдать.

      И смех, смех…

      От этих мыслей сердце снова сжалось чьей-то безжалостной, грязной рукой. В голове помутилось, так что он был вынужден остановиться снова и охватить её руками. Когда приступ несколько угомонился и руки отпустили виски, Феликс вздрогнул от неожиданности: в каких-то двух шагах перед ним стоял человек, одетый в чёрный фрак, пальто нараспашку и шляпу, – столь же чёрную, как ночь, как обида, как само зло. Он молчаливо взирал на Феликса, не реагируя ни на его удивление, ни на едва различимый возглас, означающий шок. Казалось, будто его глубоко запавшие чёрные глаза устремлены в саму душу артиста, всё в ней бесцеремонно перековыривают и переворачивают, обнажая наиболее потаённые уголки. Наконец, человек произнёс:

      – Ну и досталось же тебе сегодня!

      В ответ пострадавший пробормотал что-то невнятное.

      – Теперь твоя жизнь круто изменится, я знаю, – продолжал человек в чёрном.

      – Что тебе известно? – робко спросил Феликс, обращая взор к глазам этого странного существа.

      Увы, глаз как таковых он не увидел; ему показалось, будто сквозь глазные отверстия незнакомца зияла бездна…

      – Эта женщина тебя унизила так, как не способен унизить даже лютый враг. Она никогда не любила тебя. И даже знакомым об этом рассказывала. Над тобой станут потешаться, а вскоре сплетни о сегодняшнем вечере просочатся в прессу.

      – Да… – прошептал Феликс, опуская голову.

      На миг ему представилось, как вокруг его имени сгущаются чёрные тучи человеческого злопыхательства, зависти, грязи. Папарацци начнут ковыряться в его личной жизни, публиковать на страницах газет сплетни, высосанные из пальца. От последствий скрыться не удастся, они достанут даже далеко за океаном. И ожидает его судьба многих представителей искусства, которые из-за этого потеряли добрую славу, контракты, самих себя. Многие из них вынуждены были уйти со сцены, некоторые спились или даже свели счёты с жизнью. Подобный исход выглядел страшнее смерти.

      – Что же делать, что делать?! – воскликнул он, умоляюще взглянув на незнакомца. – Ты же понимаешь, что я не всесилен, не в моей власти пресечь разговоры!

      – Зато это вполне в моей власти, – ответил тот.

      – В твоей? – недоверчиво спросил Феликс, невольно отступая на шаг. – Да кто ты вообще такой?

      В эту минуту он стал ощущать холод, и только сейчас осознал, насколько продрог.

      – Я? Называй меня… Впрочем, тебе незачем знать моё имя. Но будь уверен: я всегда готов помочь людям, попавшим в беду. И также готов мстить за них. Скажи, Феликс, ты ведь хочешь совершить месть, но не знаешь, как это сделать? Особенно