Становление информационного общества. Коммуникационно-эпистемологические и культурно-цивилизованные основания. А. А. Лазаревич

общественного труда. Так, по его подсчетам, в Великобритании менее чем за полтора века производительность труда (с учетом динамики населения) в целом выросла в 21 раз, а ручного труда – в 108 раз [218, с. 125]. Однако мыслитель высмеял Прудона, который полагал, что если производительность труда в Англии выросла в 21 раз, то и рабочий стал «в 21 раз богаче».

      Каково реальное положение человека в этом бурном процессе? С одной стороны, индустриальное производство «создает материальные элементы для развития богатой индивидуальности… труд которой выступает поэтому не как труд (отчужденный – в терминологии Маркса. – А. Л.), а как полное развитие самой деятельности…» [224, с. 120]. Симптоматично, что развитие отраслей производства с наиболее развитым техническим потенциалом происходило «вместе с физическим и моральным возрождением фабричных рабочих» [222, с. 304]. Одновременно с ростом производительных способностей человека культивировались его потребности, и это – «существенный момент цивилизации». В результате потребности удовлетворялись «в условиях, которые… определяются не просто естественной необходимостью, а такой… необходимостью, которая исторически модифицирована определенным уровнем развития культуры» [235, с. 51], и индивиды становятся способными к «всестороннему общественному потреблению». Это принципиально отличает рабочего от раба или крепостного и характеризует меру его относительного освобождения.

      Сопоставляя личность рабочего и средневекового труженика, Ф. Энгельс писал: «Хотят ли они (пролетарии. – А. Л.) снова вернуться под отеческую опеку цехового мастера и "милостивого господина", если бы нечто подобное было возможно? Разумеется, нет! Ведь именно отделение рабочего класса от всякой прежней мнимой собственности и мнимых привилегий, установление неприкрытого антагонизма между трудом и капиталом сделало вообще возможным существование единого многочисленного рабочего класса с общими интересами, существование рабочего движения, рабочей партии» [222, с. 69]. Поэтому пролетарий стоит «бесконечно выше» сельского ткача с его домашним очагом [224, с. 214].

      С другой стороны, отчуждение человека не исчезает, но изменяются его формы. «По отношению к рабочему производительность его труда становится чуждой силой, как и вообще его труд, поскольку он представляет собой не способность, а движение, действительный труд» [233, с. 260] как механическое воспроизводство его алгоритмов. А. Фергюсон, учитель А. Смита, в отчетливо ценностном ключе и исчерпывающе выразил это состояние: «Мы – нация илотов, и между нами нет свободных людей!» (цит. по: [222, с. 366]). Таковы были реалии социоэкономики индустриализма в начале XIX в., «на заре» промышленной революции.

      В начале XX в. введение жестких конвейерных технологий довершило дело. Система, разработанная американским ученым Ф. Тейлором, заключалась в предельном разделении производственных функций и экономном, без излишней затраты энергии, исполнении работниками той или иной частичной функции. Творец