Не ходи, Эссельте, замуж. Светлана Багдерина

притих – всем было любопытно услышать описание событий, свидетелями или участниками которых они почти все были, в таком виде, в каком они войдут в историю. Пусть летописцем Гвента сейчас был не какой-нибудь дотошный архивариус, пергаментно-чернильных дел мастер, а болтун и пьяница миннезингер, но именно при таком раскладе мемуаров, знали ушлые гвентяне, их легче всего редактировать на стадии зарождения.[2]

      Пока всё шло, как было.

      То есть как не было.

      Глотнув безалкогольного меда с пилюлей для прочистки замутненных потином мозгов до состояния стеклышка, хотя бы матового, из заботливого поданного слугой кубка, Кириан крякнул, утер плечом военно-защитного цвета рот, размазывая по щеке то ли напиток, то ли некачественный краситель ткани,[3] и утробным голосом продолжил:

      Уладья стража пограничья

      Сражалась с грацией девичьей,

      В один момент рассеял Гвент

      Сей смехотворный контингент.

      Да, сам фельдмаршал Карто-Бито

      Остался бы доволен битвой.

      Блицкригер, старый генерал,

      От восхищенья б зарыдал.

      Остатки жалких войск Улада,

      К столице шустро отойдя,

      В ней заперлись. Исчадья ада!

      Сыны коварства и вранья!

      На штурм войска повел Конначта

      Монарх великий, храбрый вождь.

      Он рубит, колет, режет смачно,

      Что для него смертельный дождь

      Из вражеских презренных стрел?

      Поползновения уладьи

      Тщетны. Конначта, как оладьи,

      Уладьев тех на завтрак ел.

      Мечом своим монарх махает —

      Уладьи головы слетают

      С уладьих плеч, и уж готов

      Холм из отрубленных голов!

      Монарх еще махать желает —

      Не может! Головы мешают!

      Такою хитростью порочной,

      Посредством вражеских голов,

      Конначта обездвижен прочно.

      Я плакать, я рыдать готов!

      Беда! Улады, торжествуя,

      Гурьбой Конначту в плен влекут

      Герольды их, победу чуя,

      Уже стишки свои плетут.

      Искоса пробежавшись взглядом по физиономиям аудитории, Кириан самодовольно усмехнулся под нос: кажется, рыдать, вытискивая из-под шлема пучки волос и раздирая ногтями кольчугу на груди, готов был не только он.

      Гости прощального пира приумолкли, меланхолично подперев вымазанными в жире и соусе ладонями небритые подбородки. На нетрезвых глазах маячили мутные, как деревенский первач, слезы.

      – Так оно всё и было, так и было… – грузный краснолицый эрл растроганно высморкался в полу камзола соседа справа.

      – А я-то думал, что мы в сумерках и неразберихе после атаки уладов просто… э-э-э-э… забыли короля… где-то… – брезгливо отбирая у сентиментального, но влиятельного эрла парчовую полУ ценой в полкоровы, смущенно пробормотал сосед.

      – Дурень ты, Динан, хоть и герцог, – сердито зыркнул на него эрл и потянул полу на себя.

      – А может, ты получил могучий удар вражеским топором по голове, и поэтому всё позабыл? Ретроогородная анестезия памяти? – примирительно предположил бородатый маркиз слева, растроганный балдой

2

Путем строгого внушения их автору, с занесением под левый глаз в случае необходимости.

3

«Сделано в Вондерланде. Красильня «Веселая радуга».