Вот жизнь моя. Фейсбучный роман. Сергей Чупринин

к сожалению, а о том, почему от века к веку проваливаются в нашей стране реформы.

* * *

      Существует мнение, что в критики выходят неудавшиеся прозаики. Или, еще чаще, поэты.

      Мнение небезосновательное. Я ведь тоже писал стихи. Не то чтобы не мог молчать, но в совхозе, куда в сентябре привезли первокурсников на уборку урожая, стихи писали все. Так что и я начал. Правда, стесняясь и никому их не показывая, кроме своего старшего друга, ростовского поэта и переводчика Леонида Григорьевича Григорьяна. Он прочел и сказал: «Культурно». Это был приговор, и веером по редакциям, как советовал Мартин Иден[81], я подборки уже не рассылал.

      Врать, впрочем, не хорошо. На четвертом курсе я приехал в Пушкинский дом, поработать с гумилевским архивом, и пошел-таки с жидкой пачечкой стихов почему-то в редакцию журнала «Звезда»[82]. Меня встретил заведовавший там поэзией и показавшийся мне престарелым Николай Леопольдович Браун[83]. Полистал, пожевал губами и вопросительно протянул руку: «Годится. Давайте теперь паровоз[84], и пойдете у нас в молодежном номере».

      Паровоз!.. Пусть кто-нибудь другой расскажет молодым поэтам, что обозначало это слово на тогдашнем литературном жаргоне. Я ведь не толковый словарь отшумевшей цивилизации пишу, а рассказываю о своей жизни – единственной и неповторимой, как любая другая.

      В общем, профессионального стихотворца из меня не получилось, но с тех пор я с пониманием и состраданием смотрю на юношей (и особенно девушек) бледных со взором горящим, от которых никто не требует теперь паровозов, но требуют, надо думать, чего-то иного.

      В утешение же себе люблю повторять, что большого вреда русской поэзии я все-таки не нанес.

      1973–1988

      Баловаться воспоминаниями так баловаться. Поэтому вытащу-ка я из своей памяти сценку с давно покойным Александром Львовичем Дымщицем[85]. Это имя сегодня если и вспоминают, то исключительно с дурной стороны. А я вот Александру Львовичу лично обязан.

      Подаю, помнится, документы в очную аспирантуру Института мировой литературы (ИМЛИ), а у меня их не берут: иногородний, у института нет мест в общежитии… – словом, не берут. Спускаюсь, приунывши, со второго этажа и сталкиваюсь с А. Л., который за полгода до этого читал лекцию на переделкинском семинаре молодых критиков и, должно быть, запомнил меня в лицо. Спросив, в чем дело, велел подождать, а сам скрылся за заветной дверью отдела аспирантуры. Через пять минут прошел мимо, не сказавши мне ни слова. А еще через пять соответствующая тетка сама вышла ко мне и забрала документы. Пустяк, вы скажете. Конечно, пустяк, но без него ни в аспирантуру бы мне не поступить, ни спустя три года в «Лит. газету» не попасть, а может и вообще не стать москвичом.

      Спасибо Александру Львовичу я так, кажется, тогда и не сказал.

* * *

      Курсовые работы в университете мне разрешали писать о Гумилеве. Но как тема для дипломной не годились ни Гумилев, ни современные поэты, что меня

81

Мартин Иден – герой одноименного романа (1909) Джека Лондона, рассказывающего о трагической (и типичной в своем трагизме) судьбе молодого писателя.

82

«Звезда» – один из старейших литературных журналов России, издающийся с 1921 года.

83

Браун Николай Леопольдович (1900–1975) – русский поэт, который начал свой творческий путь в литературном кружке, боготворившем Н. Гумилева, а в последующие десятилетия писал достаточно тусклые, нормативно патетические стихи. С версификационной точки зрения вполне, впрочем, доброкачественные.

84

«Паровоз» – стихотворение, которое подтверждало, что вы стоите на правильной, советской позиции, а не принадлежите к какой-нибудь – избави Бог – пятой колонне. Тут тоже, конечно, была эволюция. В 40-е (см. «Разведчиков грядущего» Евтушенко) было не обойтись без Сталина. В 60-е очень желателен был Ленин, и даже Арсений Александрович Тарковский оскоромился в одной из первых публикаций. В 70-е хватало революции или чего-нибудь про домны и комбайны. А в 80-е, почему режим и считался бархатным, достаточно было какого-нибудь среднерусского пейзажа в стихах или слова «Сибирь» в рифменной позиции.

85

Дымшиц Александр Львович (1910–1975) – литературовед со сложной биографией и неоднозначной, как обычно выражаются, репутацией. Став в возрасте 30 лет заместителем директора Института русской литературы (Пушкинский дом) по научной работе, он в марте 1941 года попытался защитить докторскую диссертацию по теме «Основные этапы идейно-творческой эволюции В. В. Маяковского», но защита была с треском провалена благодаря усилиям его официальных оппонентов – Б. М. Эйхенбаума, Г. А. Гуковского и В. В. Гиппиуса. Затем война, после которой подполковник А. Л. Дымшиц в течение четырех лет возглавлял отдел культуры Советской военной администрации в Берлине, немало, по многочисленным свидетельствам, сделав доброго для деятелей немецкой литературы и театра. Вернувшись на родину, он стал германистом, получив, впрочем, докторскую степень лишь в 1966 году, и то по «совокупности работ», что не мешало ему занимать одну руководящую должность за другой, и к описываемому здесь событию он был заместителем директора Института мировой литературы АН СССР. Ныне этот, как его назвала Е. Д. Толстая, «знаменитый литературный консерватор, несгибаемый сталинист, бескомпромиссный противник модернизма и присяжный литературовед советского официоза» («НЛО», 2008, № 91) забыт напрочь. Если что и вспоминают, то его вступительную статью к однотомнику стихов О. Мандельштама в серии «Библиотека поэта», по одним оценкам, позорную, а по другим, именно своей железобетонностью сделавшую это издание вообще возможным{7}.