Страж серебряной графини. Кофейный роман-эспрессо. Фейная дилогия. Том второй. Светлана Макаренко-Астрикова

Я не могу сообразить все сразу онемевшим, ошеломленным сердцем.

      – Ласточка, ласточка, Христа ради, успокойся! – Я струей, штопором, сползаю к ее коленям. Мое лицо теперь – вровень с ее бескровным личиком, на котором живут лишь одни глаза с кипящими в них слезами – Успокойся, она не укусила, она только прыгнула. Ты ей помешала. – Я осторожно разжимаю онемевшие пальчики фея, в которых она все еще держит нож. Дую на них, прижимаю к губам. Нож с глухим стуком падает на землю.

      – Королева… офигеть,*** ать твою! – Хрипит ошеломленно Мишка медленно оседая рядом с нами, на кучу старых трухлявых досок -. Ты же ее зарубила. Только что. Вон, голова валяется…

      Оглянувшись в том направлении, куда показывает Ворохов, и увидев ошметок серой слизи, Ланушка вздрагивает и зажимает рот рукой. Но это бесполезно. Ее выворачивает. Тут же, прямо на землю.

      – Мишка, убью на фиг, балда! – Яростно шиплю я на растерянного Ворохова, пытаясь поддержать вздрагивающую в спазме головку фея. – Полотенце тащи, быстро.. Где то в корзине было там…

      Ворохов пулей несется к машине. И мы, с ним вдвоем, осторожно усадив Ланочку на старые пеньки, возле рухнувшего пилона, пытаемся вытереть ей руки и лицо.

      – Сокровище мое, ну, успокойся, что ты… Подумаешь, там, какой то гад ползучий.. Ты же его, бац, и готово… Чего теперь пугаться то, солнышко?… Змея то – мертвая. Выпей вот, водички… – неуклюже пытаюсь шутить я, вытирая мокрым полотенцем лицо и ручки Ланушки. Она по прежнему – белее снега. И меня сотрясает внутренний озноб, но я не подаю виду. Не хватало еще больше испугать ее!

      – Нет! – Фей отрицательно качает головой, подняв на меня огромные глаза.– Можно коньяка? Глоточек. Я видела, Аня положила фляжку. И вымой руки коньяком… – она морщится, смотрит на меня встревоженно – ласково. – Она по тебе ползла.. Там яд. Пожалуйста, вымой руки..

      – Да – да.. Ну, что ты, милая. Успокойся. Я цел и невредим, и твой – навсегда. У ног твоих, пока жив, дышу… Ангел ты мой, храбрый зайчонок… Храни тебя Бог! – Я осторожно обнимаю ее. Мишка приносит коньяк, – плоскую фляжку – наливает в крохотную походную рюмочку с металлическим ободом.

      – Прошу, Ваша милость, Миледи! – Серьезно и почтительно склонив голову, он протягивает рюмку Ланочке. – Пейте осторожно, обжигает… Восторг и дрожь одновременно кривит судорогой Мишкины скулы, но он молчит, не в силах выразить словами то, что потрясло души.

      …Ланочка закашливается, жмурится, широко раскрывает глазки, пригубив из рюмки, машет ручками: – Ох, Горушка, как противно! Он пахнет старым чаем – жалуется она недоуменно, подняв на меня и Мишку свои глазищи в коричневом ободе теней.

      – Клопами, Madame! – Ласково усмехаюсь я, и подмигиваю ей. Фыркнув, она заливисто и чарующе, мягко и светло хохочет, тотчас забыв о тошноте и страхе, уткнувшись мне в грудь, где то ниже ключицы, под самый шрам.. И страх понемногу отпускает нас.. Совсем. Льдинки его тают в высоте и пеной