На ступеньках не сидят, по ступенькам ходят. Коллектив авторов

жанров – пророчество, проповедь, молитва, юмор и шутка.

      Пушкин в этих обликах мирил Разум со Страстью. Мирил естественно, без глумления и скабрезности. Он, как и Толстой, который говорил о разумении, высоко ставил Разум («Да здравствует разум!»), но и, как Достоевский, который провозглашал хотение, призывал «жизнь полюбить больше, чем смысл ее».

      Основная тема творчества Пушкина – это мадригал, поклонение Ее Величеству Жизни. Жизнь – вот истинная дама его сердца. И он постоянно приглашал ее, как пылкий кавалер, на танец.

      Переход от весеннего сумасбродства к осенней грусти, от сладострастия любви и еды к почти монашескому, келейному, уединению мудреца, от созерцания вечернего города к скитанию среди полей и дооблачных дубов – вот гармония, диалектика жизни, ее ноктюрн и ее проповедь: «Жизнь полюбить больше, чем ее смысл».

      Вся диалектика жизни, все ее призмы и магниты, все полюса, все ее оттенки нашли в Пушкине своего певца

      Пушкин внушал – жить, жить, жить…

      Ведь к этой золотой мере жизни стремился герой романтической поэмы Пушкина Алеко – как и Пушкин, русский скиталец, который никогда не смог уйти от своей бунтующей души. И здесь Пушкин чувствовал себя в заговоре с героем против сплоченной посредственности, которая под видом полной гармонии в сущности стремится к созданию спокойной клетки для человека – человек как узник чужой души и данник чужой воли.

      Пушкин воспринимал мир как «жизненный пир»:

      ««Душа полна невольной грустной думой;

      Мне кажется, на жизненном пиру

      Один с тоской явлюсь я, гость угрюмый,

      Явлюсь на час – и одиноко умру».

      Пушкин ценил фонтан жизни, который не должен пересыхать. Ценил остроту переживания. Его интересовали те, кто видел в жизни Праздник, который от рождения подарен Творцом. Он презрительно говорил: «Пусть остылой жизни чашу тянет медленно другой». Этот «другой», трус, человек будней жизни, не вызывает у Пушкина желания подражать ему.

      Поэт трепетен перед теми, тремя, в «Египетских ночах», которые готовы отдать жизнь за одну ночь с Клеопатрой.

      В такой жертве – они боги:

      «И сладострастные прохлады

      Земным готовятся богам»

      Все они, эти три героя, три земных бога – они за Сладострастие, за полноту и интенсивность переживания Жизни.

      И даже Пугачев в глазах поэта – герой интенсивного переживания жизни, Пугачев говорит: «Чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что Бог даст!».

      Именно так формулирует Пушкин свой жизненный принцип.

      Когда – то Рабиндранат Тагор писал:

      «В день, когда смерть постучится в твою дверь, что ты предложишь ей?

      О, я поставлю пред моей гостьей полную чашу моей жизни. Нет, я не отпущу ее с пустыми руками».

      Пушкин поставил «перед смертью полную чашу» своей короткой, но такой огненной жизни.

      Дионисийская