Пастух и пастушка. Виктор Астафьев

Я сгреб пузатую банку. – С полным моим удовольствием!.. – Я начинал чувствовать себя свободней и пытался изображать развязность.

      – Если можно, покрепче, Миша.

      Мы выпили по рюмке такого самогона, что у меня сперло дыхание в груди, и если бы Женя не дала закусить от своего яблока, может, дыхание так бы и не началось больше.

      – Вот, Миша, мы, как Адам и Ева, – вкусили одного плода, – показала Женя на отхваченный мною бок яблока. И я еще раз налил, и еще раз куснул, а потом ударился в умилительные мысли: «Миша! Почему меня все зовут Мишей? Я здоровый, крепкого сложения человек, а Миша? Это, наверное, потому, что я слабохарактерный? А может?..» Но дальше думать о себе я запретил, понявши, что захмелел крепко, потому что дальше уж бог знает чего в голову полезло: «Может, я человек хороший, незлой», – ну и всякие такие пьяные глупости.

      – Вы бы хоть развлекали как-то меня, Миша! – пьяненько жеманилась Женя, близко придвинувшись ко мне и опаляя меня оголенным жарким плечом.

      Многие солдатики уже сидели за столом свободно, гомонили, рассказывали что-то – и все в обнимку, все вплотную, а Шестопалов исчез куда-то со своей сомлевшей сероглазкой.

      – Да я, – горло у меня ссохлось, – не умею я.

      – Ну, про войну, про героические подвиги что-нибудь соврите.

      Ну, это она зря! Войны она касается зря. Фронтовые окопные дела мало подходящи для пьяной застольной брехни. Из меня даже хмель начал выходить, и я сказал Жене строго:

      – Война страшная, Женя. Не надо об ней шутить.

      Она смешалась, нервно затеребила красивыми, но сплошь исколотыми иглой руками цепочку на шее и тут же, преодолев себя, с вызовом бросила:

      – Тогда танцевать приглашай!

      – А я и танцевать не умею. – И развел руками покаянно: – Видишь вот, какой нескладный кавалер попался.

      – Обманули нас! Сказали: самых боеспособных, самых героических выдадут, а налицо оказалось что? Мякина! Ну мы им за это кальсоны назад ширинкой понашьем!..

      – Ох, Женька, Женька! – расхохотался я и подумал: «Вот была бы у меня сестра такая!..»

      Но Женя опять не дала мне углубиться в мысли, вытащила из-за стола, заявила, что мужику в танцах главное – ногами переступать и стараться не уронить под себя на глазах у публики партнершу!

      «Шпана! Детдомовщина! Наш брат – Кондрат! И никакая она не интеллигенция!» – порешил я и закружился вместе с нею. Мы кого-то толкали, и нас кто-то толкал, было шумно и весело.

      Тетка, что говорила речь, обхватив Шестопалова за шею, громко кричала:

      – Дай я хоть от имени профсоюза швейников тебя поцелую!

      Тут я вдруг вспомнил про Лиду, как целовались, вспомнил и потихоньку-полегоньку в кладовую умотал, где кучей были сложены шинеленки и шапки «кавалеров», и долго не мог найти я незнакомую, напрокат выданную мне шинель и шапку из бывших в употреблении, решил уж надеть какую попало, лишь бы налезла на меня, как услышал:

      – А чтой-то ты, брат Елдырин, бросил меня? – Пойманный и уличенный, я только плечами