Из огня да в полымя…. Наталья Артюшевская

меня! Мироедовы-то как выживают? Все ли живы?

      – Платон с Агафьей кряхтят потихоньку, Нютка, поговаривают, замуж вышла в соседнюю Андреевку, а Захар прошлой зимой пьяным замерз. А в остальном также, как и у нас. Правда, Платон работников еще держит. Сеет. Молоть к немцу в колонки ездит, и то только для себя. Теперь уж и продавать купцам страшно. Да, и они наперечет.

      – Мария-то замуж не вышла?

      – Видала намедни, говорит Тимофея ждать буду. Так-то вот.

      – Ну, да… Только на кой ляд я ей теперь нужен?

      – Ладно, пойду корову подою, да спать будем. На небе звезды уж.

      Мать ушла в коровник, а Тимофей сел на крыльцо, закурил и стал смотреть на звездное небо, словно там и искал ответа: как жить дальше…

      Не успели петухи пропеть свой утренний гимн, как Тимофей был уже на ногах. Вернее, на ноге и костылях. Умылся на улице из бочки, попил парного молока с горбушкой только что испеченного за ночь в русской печи хлеба, взялся за работу.

      Всю войну он думал о Маше. Даже когда стрелял по врагу, пришептывая при этом: Вот вам, сволочи, чтобы вы во веки веков не достали мою любимую! Чтоб вы здесь все полегли! Он все время вспоминал их встречи. А потом – как отрезало. Вместе с оторванной ногой.

      Его мысли и работу прервала соседка Марфа.

      – Здорово почивали, соседушки!

      – Да неплохо. Здравствуйте, тетка Марфа.

      – Робишь, зараз, значит?

      – Мне в радость в своем доме робить. Руки-то есть, правда, одна из них плохая помощница, костыль ей приходится держать. На днях хочу ногу себе из бревна сострогать, да ремнями приладить, все легче стоять будет, и рука высвободится.

      – Упорный ты Тимофей. Лишь бы Мишка целым вернулся.

      – Вернется.

      – Да жениться бы вам обоим.

      – Да куда уж мне… А Мишку женим, как придет.

      – Только невеста его с другим свенчалась. Вот гулена-то была! Не зря Платон Васильич порол ее. Правда, видать зря, раз Мишку-то не дождалась. А твоя-то невеста, ни разу нос свой со двора не высунула. Сходил бы к ней.

      – Нет, тетка Марфа. Вернулся бы целым, не пошел, а побежал бы. А теперь нет.

      – Кстись, Тимофеюшка! У многих мужья калеками вернулись, так чё теперь выгонять их за это чо ли?

      – Вот чтобы выгонять меня не пришлось, принимать меня не стоит. Так бобылем с матушкой жить и буду.

      – Не прав ты, Тимофей. Бабе душа любящая нужна, а не ноги.

      – Могет и так быть, да я не готов.

      Услышав голоса, с огорода вернулась Аксинья, несла в руках ведро картошки.

      – Вот, накопала на пробу. Хороша, пора бы всю выкопать. Тетка Марфа глянула на картошку:

      – Нет, Аксинья, пусть еще посидит в темнице, лучше лежать в погребе будет, – уходя промолвила дотошная Марфа.

      – С чем-Марфа-то приходила? Чай на тебя посмотреть?

      – Да, я теперь интерес для всех представляю. Один интерес – не более. Даже картошку копать не могу. Ну, ничего, мать, найду сухое, подходящее бревно, сделаю я себе ногу.

      Тимофей днем помогал матери