Мы из стройбата. Юлиан Калвер

мм, ммм, м… – набычился заика-сержант.

      – Мабута, в натуре! – ещё сильнее зажестикулировал колбасой костюм.

      – М, мм, ммм… – сержант набычился ещё больше.

      – В натуре, мабута!

      Пронин смотрел по очереди то на одного, то на другого.

      – М, мм, ммм… – мычал сержант.

      – Что, мм? – костюм прекратил жевать.

      – Ммм…

      – Что, мм? Не мабута? Моряк?

      – Мм… Мм!..

      – Морж?

      – Мм!!..

      – Мабута?

      – Мммм!!!..

      – Что вы мычите? – остановив взгляд на сержанте, попытался сообразить пьяной головой Пронин, – какая такая мабута?

      – Мабута – это стройбат, – сказал, опять с разгона впившись зубами в колбасу, костюм.

      – У-у-угу! Сы-тыр-ооойбат. К-кыа…К-к-кыао-оролевские в-вой-ска! – нечеловеческим усилием подавив заикание поддакнул сержант.

      Он кивнул головой и моргнул казавшимися через толстенные линзы огромными голубыми глазами. При этом его пионерские очки большого размера съехали на самый кончик длинного острого носа. Сержант кулаком вернул их на прежнее место, посмотрел на бутылку в руке у Пронина и шумно глотнул.

      – Стройбат – это вообще не войска! – загорячился костюм с искрой, выплюнув непережёвываемую жилку сержанту прямо под ноги.

      – На, лучше выпей, мабута! – Пронин протянул кружку сердито засопевшему носом стройбатовцу, который уже прицеливался через свой оптический прицел, собираясь ударом в ухо доказать терзающему зубами колбасу костюму, что стройбат это всё-таки войска.

      Предложение Пронина отвлекло сержанта от задуманного. Он быстро и радостно выпил, вытер рот, хлопнул в ладоши, и, не закусывая и почти не заикаясь, блеснув очками, выпалил:

      – Ка-аа-аак т-воя ф-а-амилия?

      – Моя? – Пронин ткнул пальцем себе в грудь.

      – Угу, – утвердительно посверкал опять сползшими очками сержант.

      – Пруин, – деревянными от водки губами ответил Андрейка Пронин.

      – Прун? – сержант удивился, – ну, П-рун так Прун. Меня д-дразнят Самец, это ещё хуже, но я не об-обб-оббижаюсь. Н-алей ещё, а? К-а-ап-пельку.

      Прун налил, сержант моментально выпил.

      – Слушай, П-прун, – вытерев губы рукавом, сказал он, – ты – п-парень, что надо! Я прямо с-эейчас, п-пойду и у куска в-оонючего запишу т-тебя к нам в команд-д-д-ду. Поедешь с-с ны-н-нами, у нас там к-класс! – сержант поднял вверх большой палец. – Вот сейчас пойду и зап-пи-ишу! Петя, ст-т-той! – он ширнул пальцем по направлению еле идущего мимо по краю плаца, а вернее еле передвигающегося другого стройбатовца, в распахнутом настежь парадном кителе, на котором со стороны сердца расплылось два пятна – одно гигантское, жирное, и внутри его второе, поменьше, синее, видимо от потекшей в кармане авторучки.

      Простоволосый, смертельно пьяный и оттого дерзко медитирующий пятнистый Петя остановился, как будто в него попала шальная пуля. Он остановился, и сам удивился почему – ведь сейчас его ничто не могло остановить, его душа в этот момент находилась где-то далеко, видимо, в Катманду, и услышать там