Экспроприация. Алексей Колесников

Вот и вся его приватизация. С этим и доживает.

      Деда Сашку я помню надёжным и конкретным. Человек-гвоздодёр. Одинокая старость его ничем не обременяла. Он ходил в магазин, варил себе супы, разделывал куриц. Иногда, нарядившись, отправлялся в центр и покупал там туфли, брюки, рубашку, кепку. Всё плотное, надёжное, невыносимо жаркое для лета. Автономный человек.

      Меня он узнал, поприветствовал, обсмеял мою причёску и предложил вишнёвого компота.

      Я отказался, но он стал уговаривать:

      – Сам закрывал. Кисленький!

      – Нет, не хочу. Я воды дома напился.

      – У твоего бати вода ржавая. Сейчас принесу.

      – Обойдусь, – принялся настаивать я, но упрямый старик уже ушёл в свой невысокий домик, выкрашенный синей и белой краской.

      – На, – сказал он, протягивая стакан с розовым компотом из шпанки. С гранчака капало на пыльную дорогу. Очевидно, Дед Сашка зачерпнул компот прямо из кастрюли, которую невозможно перевернуть. То есть кастрюля богатырская, мужская. Раз сварил и на неделю. Без суеты чтобы.

      – Вот зачем вы?!

      – Да пей! – гаркнул он.

      Я немедленно выпил.

      Компот оказался вкусным и захотелось ещё, но просить я, естественно, не стал. Липкую руку потёр и только.

      – А винца? – предложил старик.

      – Да ведь обед же, – возразил я, но старик моё возражение понял ровно наоборот. Он оскалился и поковылял в дом. Только теперь я заметил, что он слегка волочёт одну ногу.

      – Яблочное, – презентовал Дед Сашка, протягивая стакан с мутно-оранжевым напитком. – Того года ещё. Пей! Пей скорее, пока холодненькое! Смотри только, по ногам бьёт. Садись на скамейку.

      Я осушил стакан залпом. Поставив его на скамейку, я будто дал хук этому проклятому зною. Июль в наших широтах с недавних пор стал каким-то адским.

      – Пил я недавно дорогущий сидр. Натуральный якобы. Так вот ваше винцо гораздо круче. Нужно патентовать и продавать.

      Дед Сашка махнул рукой:

      – Сидр легче. Им только похмеляться, а у меня вино настоящее. Ноги отказывают! Вот сейчас я тебе… – Старки круто завернул рукава клетчатой байковой рубахи и опять ушёл.

      Я протянул ноги и расплылся по деревянной скамейке, как бы перестал воспринимать жару и даже в знак этого показал заходящему солнцу ленивый фак.

      – Тяни! – скомандовал старик.

      Я отпил половину, кивнул, икнул и спросил:

      – А вы чего? Устав не позволяет?

      Глянув на солнце, Дед Сашка прищурился.

      – Да заболел я! – Он ответил так, будто сплюнул под ноги.

      Пошла пауза. Я рассматривал старика. Он ковырнул жёлтым ногтем засохший порез на потной шее, глянул на палец и добавил:

      – Сказала врачиха: месяц-два тебе, дед, и финиш.

      – Да брось, дядь Саш, – начал я, но он как муху отогнал мои сантименты, плеснул в стакан вина из полулитровой банки (откуда она взялась?) и медленно, длинно выговорил проклятое слово:

      – Он-ко-ло-ги-я. –