Сказания древа КОРЪ. Сергей Сокуров

всенародного сопротивления французов, а их встретило растерянное, покорное население. Испуганные спины вызывали брезгливость, не гнев.

      На окраине Вандёвр-сюр-Барс случилось Петру Борисову увидеть несколько сотен изуродованных трупов мещан и крестьян обоего пола и всех возрастов (в том числе детей), уложенных в храмовом дворе. Густой дух мертвечины расползался по пригороду. Католический священник с причтом под звон одинокого колокола обходил ряды мёртвых. Серые спины сапёров раздвинулись, пропуская офицера.

      – Кто их, братцы?

      – Да вороны балуют, барин. Сказывают, дознались немцы, что тутошний мер казну императора припрятал. Так его давай пытать. Не выдал. Тогда энтих…

      Мрачное настроение овладело прапорщиком, хотя ему приходилось видеть до этого на полях сражений и не такие груды мёртвых тел. Через несколько дней показались красные крыши Провена. За городком, знали наступающие, Париж. Увидеть и умереть! Не думалось молодому человеку, что можно умереть, и не увидев города мечтаний всего русского офицерства.

      Пётр со своей командой работал ввиду богатой фермы, похожей кучностью добротных каменных строений на форт. Вдруг оттуда раздался ружейный выстрел. Сизый дымок потянулся вверх из узкого окошка. Потом выяснилось, что хозяйский сын, подросток, обиженный за отечество, пальнул в сторону чёрных мундиров, маршировавших мимо фермы. Пуля никого не задела, однако вызвала форменный штурм усадьбы силами роты пруссаков с огневой поддержкой полевого орудия. Через четверть часа усадьба горела.

      – Братцы, да что ж такое творится! – воскликнул старый унтер, пояснявший давеча причину расправы с мирными обывателями Вандёвр-сюр-Барса.

      Пётр посчитал своим долгом вмешаться. Он не видел и не слышал, как его солдаты, помедлив в нерешительности, разобрали из пирамидок ружья и двинулись ему вдогонку.

      Во дворе, за разбитыми воротами фермы, солдаты в чёрных мундирах тащили из огня, что под руки попадалось. На русского прапорщика не обратили внимания. Из ближней к воротам постройки послышался пронзительный крик ребёнка. Пётр рванулся в дверной проём, сочившийся дымом. В глубине постройки горела мебель. В том направлении огромный фельдфебель нёс в одной руке, на отлёте, голого младенца, за ножку, вниз головой. Младенец исходил воплями. Верзилу не остановил окрик за его спиной, он даже не оглянулся, а большего Пётр сделать не успел: пруссак швырнул жертву на пылающие угли. Последний пронзительный крик, запахло горелым мясом.

      Солдаты инженерной команды застали конец этого жуткого действа. Старый унтер успевает забрать у своего обезумевшего командира пистолет. Нижние чины валят на пол огромного фельдфебеля. Тот ругается, брызжет красной от разбитых губ слюною, зовёт на помощь. Наконец понимает, что скручен союзниками, не французами. В потоке лающей речи можно понять одно слово, «сатисфакция». Пётр, с перекошенным лицом, вызов на дуэль отвергает:

      – Стреляться? Не будет тебе такой чести! Расстрелять, немедленно!