Сказания древа КОРЪ. Сергей Сокуров

также интересы династии. Как ни напрягай ум, сколько ни думай, к одному выводу ты приходишь, ротмистр Сергей, сын Борисов (или художник Скорых, как угодно): ты служишь капризу августейшей особы. Никакого благородства в этом нет. Никакой пользы стране, народу. Голый каприз!

      Это умозаключение освободило Скорых от почти религиозного преклонения перед фигурой, последние годы облачённой в неизменные рубаху и портки из грубого полотна и простонародный армяк, по погоде. Ротмистр изо всех сил старался быть со старцем вежливым. Новая для него манера тщательно подыскивать слова выглядела подражанием воспитанному аристократу, когда тот разговаривает с человеком образованным, но вышедшим из низов. Иногда вырывались грубые слова. Бывало, опекун Фёдора Кузьмича не мог скрыть раздражения.

      Как-то за общим обедом в избе Скорых главу семейства понесло. Дескать, его известность, как художника, и приведённые в порядок финансы позволяют снять дом в городе, а они почему-то держатся этой пьяной слободы. Фёдор Кузьмич, по обычаю своему помолчав в раздумье, ответил кротко:

      – Воля вольному. Ты свободен, Серёж», – (так старец не обращался к своему опекуну с того дня, когда они переехали на левый берег Волги).

      Наступила тягостная пауза. Мужчины опустили глаза в тарелки. Даша, сидевшая на торце стола, внимательно, открыто посмотрела на мужа, перевела взгляд на его визави. Старик, по его словам, был на пятнадцать лет старше художника. Выглядел крепким. Фигуру имел статную. Броскую внешность усиливала сплошная седина окладистой бороды и длинных шелковистых волос, редких над величавым лбом. Сейчас лицо его было напряжённым. Наконец ротмистр нашёлся:

      – Я ограничен в свободе действий, любезный Фёдор Кузьмич, пока не услышу пароль.

      Старец взглянул на ротмистра с мгновенным ужасом в прозрачных глазах и ещё ниже опустил голову, не ответив на явный вызов.

      С недавних пор художник стал небрежно относиться к тайне. То есть, перестал таиться на каждом шагу. Внимательный слушатель мог составить по роняемым им словам, иногда пространным высказываниям довольно цельную картину. А Даша была именно таким невольным слушателем. И стала догадываться, что Фёдор Кузьмич совсем не тот человек, за которого себя выдаёт. Но кто он? В этом вопросе женщина и близко не подошла к раскрытию тайны. Сейчас, за обедом, открылся ей в старце очень несчастный человек. Этого ей было достаточно, чтобы определиться в своём отношении к нему.

      Скорых ждал с замиранием сердца: сейчас прозвучит «Корсиканец», и он как бы получит вольную. Но хозяин его судьбы больше не издал ни звука. Он неподвижно сидел, понурившись над тарелкой. В растерянности Сергей встал из-за стола.

      – Простите, отец.

      И поднялся в мастерскую. Старец не шевелился. Даша вдруг освободилась от робости перед ним. Она впервые за все годы, проведённые вместе, коснулась пальцами морщинистых и жёлтых, женственных кистей рук старого человека, сложенных одна на другой на краю стола перед тарелк�