Голое поле. Галина Калинкина

своею ложкой и монотонно стучал по столу, ожидая запаздывающего ужина. Другой сомнамбулой челночил из угла в угол, не останавливаясь. Третий сквозь зубы гудел, как зуммер, внутренней голосовой вибрацией – жжжзззуууу; у такого нужно было умудриться отыскать тумблер, чтобы выключить на время ему звук. Если тумблер находили (а его место менялось из раза в раз – то за ухом, то на кадыке, то на пупке), тогда больной соглашался умолкнуть до следующего включения. Кличка Зуммер тотчас прилипла к нему сама собою. Метранпаж обучал другого новенького складывать пальцы в двоеперстие: Бог-Отец, Бог-Сын – вместе, а со святым Духом они Троица. У того новенького пальцы, узловатые и закостенелые, и вовсе не сводились, он растопыренными чертил по воздуху и строил козу Метранпажу. Поэт записывал рифмы на салфетках и рвал одну за другой в мелкие клочья, Муза не посещала.

      На «былички» Тюри, помимо сгоняемых пациентов, сбегался свободный персонал. Лекции старшего ординатора бывали самыми посещаемыми. Одна кастелянша их игнорировала из злопамятства. Сегодняшние первые пятнадцать минут прошли при полном внимании разношерстой публики, хотя двери столовой то и дело отворялись, скрипя. Запоздал один из ординаторов с новым санитаром. Потом явилась дочка доктора, за нею комендант, промасливший петли из носика жестяной масленки и усевшийся в дверях. Пациенты-делирики более пятнадцати-двадцати минут не могли усидеть на месте, далее их внимание рассеивалось.

      Лектор излагал, не поведя бровью на суету.

      – Все живущие на Земле есть до поры невостребованные Господом. Вольноотпущенные мы. Верные грешники. Ни в чем другом такого постоянства не обнаружили, как во грехе. Люди – это улики земных грехов. А свидетель, обвинитель и судья – Время. Все происходит в потемках черепахового панциря. Я и сам грешен в питии был, пока не прибился к «чуриковцам». В Спасо-Ефимьевом суздальском монастыре встретился с особым человеком, что собрал вокруг себя братию и проповедовал трезвый образ жизни. А его за то в каземат, в сектантстве обвинили. С полгода отсидел, а за что, спрашивается? Всего-то подал заявку на создание «Общества ревнителей православия». Ну, ему тогда вериги припомнили, таскал, мол, Ваньша Чуриков вериги-то, самоуничижался? Таскал, но возносясь духом. Пьяница ведь тоже самоуничижается, губительно опрощаясь.

      – Супу, супу, – заорал новенький с ложкой. – Кукареку!..

      На новенького зашикали. Тюри продолжал.

      – Объяснял братец Иван заблудшим, каково на их жизнь действует табакокурение и чрезмерное питие. После девятьсот пятого кровавого, принесшего жменю свобод – и почему свободы добиваются на Руси только кровью? – получили люди право на выбор вероисповедания, староверам алтари открыли запечатанные допрежь, а Чурикову узаконили его «Общество взаимной помощи». В гатчинских землях у одного обанкротившегося купца выкупил Чуриков надел. Стал с братией колонию создавать, своими руками с колоска, с гвоздя, с досочки. Животиной занимались, хлеба сеяли. Трактор