Люди нелюди. Олег Терехов

продолжалось неимоверно долго, а может и мало. Ориентировался по боли, думая, какой я хитрый, ведь я знаю, что дни меняются, хотя здесь нет времени, и день не сменяет ночь. «Пять лет отмаливают самоубийц» – эта мысль засела в голове, как и пуля. А если они там, живые, так не поступят, если забудут про меня, эти мучения будут вечными?! Да как так-то? Только бы с мамой все было хорошо, она одна этим будет заниматься, а если умрет, то все, я тут навсегда… Я же не знаю, когда все кончится, и поговорить об амнистии не с кем. Я ждал этого мужика, ждал и верил, что он мне что-то разъяснит. Была одна надежда, я слышал, как ревут близкие, и понимал, что они еще живы. Может хоть кто-то свечку поставит или в церковь за меня сходит. Я уже не мог вернуться ни домой, ни на могилу. Я пленник одиночества и боли. А когда я смирюсь, что дальше? И каков вообще весь срок этой головной боли? Ни дней, ни ночей, вечность какая-то…

      И вот настал этот миг, когда этот мужик снова пришел ко мне.

      – Еще и года не прошло. Дальше будет хуже.

      И он пропал.

      «И это весь диалог?!» – подумал я. «Ничего даже спросить не дал, вот тебе и друг. Хуже… да куда хуже?!» …

      Тут же все потемнело и к боли добавилось удушье, стало темно… вечная темнота.

      Одно успокаивало, время идет медленно, но идет. Только удушье мне вот совсем некстати. Такое мерзкое чувство, как будто в петле, и ее то разжимают, то затягивают. Я стрелялся, а не вешался, мне эти подарки ни к чему!!

      Временами я пытался хитрить и метался из угла в угол, но боль усиливалась… Может, натыкался на кого-то, не видно ни хрена. От этой вечной темноты боль казалась сильнее, хотелось сдохнуть еще раз… но уже не получится. Родных стал слышать реже, то ли они там успокоились, то ли здесь все остановилось. «Ну и где же ты, Гудвин?» – думал я с опаской, волнуясь, что принесет еще новых подарков.

      И вот появился мой волшебник! Он, как всегда, с хорошими новостями! Сразу стало светло, а боль и удушье прошли. Телесное ощущение, как будто выдохнул и распрямился. Чувство свободы и легкости пришло ко мне.

      – Не радуйся, я ненадолго. Все живы. Прошло чуть больше года и сегодня подарок для тебя.

      – Меня сожгут или утопят? – подумал я.

      – Не тебе шутки шутить, ты сможешь в одном из своих снов навестить кого-нибудь одного из близких.

      – Мать! Больше никого не хочу…

      И вот я стою в ее сне. Та же самая комната, ничего не поменялось: ни обои, ни шторы, только моих фотографий стало больше. Я напротив нее сижу на стуле у комода и смотрю на нее, она берет меня за руку и спрашивает: «Зачем? Зачем ты так?». Отвечать я не стал, смотрел на нее и тихо ненавидел себя. Зубы сжались до хруста, до треска в ушах. Я почувствовал внутри себя сердце, которое проткнули иглами и сжали в кулак.

      – Прости, мам, я не хотел.

      – Я за тебя боюсь, как ты там?

      – Не бойся, прости.

      «Убить уже не убьют» – подумал я про себя. «Все живые смерти боятся, а мать боится за сына даже после его смерти».

      Я вернулся в свою темноту и услышал всхлипы матери. Глаза мне не режет от слез, которые должны быть сейчас.