Люди нелюди. Олег Терехов

планы на дальнейшую свою жизнь и боролся с совестью. Мерзкие ощущения – видеть слезы матери и осознавать свою причастность к ним. Совесть меня грызла, как могла, загоняя в депрессию и ненависть к самому себе. При выписке я уже знал, что буду скучать по палате, как ни крути, там нет проблем и забот. Так и получилось, неделя депрессии и тоски по покою, и я в порядке. Торчать я бросил сам, без помощи врачей и чудо-психолога. Взял и бросил, как будто никогда и не пробовал, а дома покинуло желание видеть всех прежних друзей. Так я и попал в Москву на ПМЖ.

      Помню свой переезд почти поминутно, с перрона Павелецкого вокзала. Когда я вышел из вагона, меня встречал белый-пребелый снег, большими хлопьями падая на землю. Я остановился и поднял глаза наверх, как меня почти сшиб с ног мужик и вместо извинений сказал: «Что ты замер? Или снег первый раз видишь?». Я и вправду замер, смотрел, как снежинки кружатся, падая на перрон, и превращаются в грязное месиво. Со всей толпой я не спустился в метро, а вышел на улицу, мне хотелось потрогать снег. За спиной полупустой рюкзак и полпачки сигарет не создавали мне дискомфорта. Навстречу шли люди и не обращали внимания на красоту, они поголовно торопились и подгоняли детей, которые, как и я, наслаждались моментом. Эти псевдовзрослые больше раздражались, люди-нелюди в общем. Я шел не торопясь, рукой собирая снег со скамеек, лепил снежки и встречал новую жизнь. Это уже потом, где-то через пару лет я стал, как все: быстро в метро, потом бегом домой, снег-грязь, солнце-жара и вонь пота в метро.

      В Москве я не употреблял ничего запрещенного и не поддерживал связи с прежними знакомыми. Привыкать не пришлось, бессонница не покидала меня и тут, видимо, по привычке. Вспомнил Эдварда Нортона и бойцовский клуб. Хороший город – серый, суетной, где всем все до фонаря.

      Повспоминав немного прошлое, я двинул домой, в надежде, что усну. Дома, как всегда, холодно, темно и одиноко до одури. Когда я включил свет, меня встретила моя кошка, Сандра, вислоухая шотландка. Вальяжно, с присущей ей наглостью, она шла к миске. Это не та кошка, которая ждет и трется о ноги хозяина, мурча, как трактор. Этой на меня все равно, не я ее завел, а она меня. Каждый раз я чувствовал ее превосходство, когда она, поев, проходила мимо, не издавая ни звука благодарности. Войдя в свою единственную комнату, я был в очередной раз унижен этим зверем. Она лежала на моей подушке, растянувшись во всю свою кошачью длину.

      «Хорошо, Сандра, я тогда на полу спать буду, если ты не против» – сказал я ей. Но она никак не отреагировала на мои слова. Я вернулся на кухню и, сев на подоконник, курил, глядя на фонарь. С ним мы не раз провожали последний автобус, а иногда и встречали первый. Так, глядя на него, я замечал, как сменялись время года.

      Живу я один из-за своей внутренней замкнутости, долго не могу с кем-то жить, кроме Сандры, она моя спутница даже в отпуске. Есть еще Юлька, но мы больше старые знакомые, хотя порой мне кажется, что это мое мнение, а не ее. Внутренняя замкнутость – это хорошо только в фильмах о гениях, а в жизни все не так. Ты раздражителен, вечные депрессии,