Амплуа Нефертити. Сергей Викторович Пилипенко

показывала тому самому человеку как paз то, что показывала и поясняла накануне мне. Я живо отвернулся и злобно сказал:

      – Если ты хочешь пристрастить меня к чему то, то у тебя ничего не получится. Я ухожу, видеть тебя больше не желаю.

      Жрица посмотрела на меня, почти, как показалось мне, в упор. Затем молча кивнула и произнесла:

      – Иди и больше не появляйся здесь. Скажи жрецу, чтоб отвел тебя помыть голову и руки.

      – Хорошо, передам, – гордо и гневно сказал я, а затем, уже повернувшись, почему-то спросил, – а зачем это? Я ведь уже умылся?

      – Давно на этом столе никто не созерцал самого себя, – сурово ответила царица и указала рукой на тот стол, который я ранее обрисовал вам.

      – Что-о? – вониющим голосом произнес я. – Ты хочешь меня принести в жертву своей изысканной любви?

      – А, почему бы и нет. Не вижу причин для твоего отказа править здесь.

      – Но я и не отказываюсь. Просто не хочу смотреть.

      – Этого не будет. Или так, или по-другому. Выбирай!

      – Ты в своем уме?! – в гневе выкрикнул я и в тот же миг почувствовал, как мой рот сжался и наполнился чем-то особенным, от которого я даже

      сейчас иногда оказываюсь в холодном поту, чувствуя хоть малейшее подобное.

      – Закрой свой рот и не перечь мне, – сурово произнесла она следом тому действию, – иди и исполняй то, что я велела.

      – Но я не хочу, – чуть ли не закричал я сквозь полноту чем-то набитого рта.

      – Это меня не тревожит, – произнесла царица.

      – Хорошо, я согласен, – тут же понял я, что всякие мои «вывихи» могут закончиться весьма плачевно.

      – Теперь уже поздно. – ответила царица, – иди мойся. Я проведу с тобой обряд смывания. И, если Боги разрешат – то оставлю тебя жить. Если же нет – то прощай, мой царь, – холодно добавила она и отвернулась, вплотную занявшись тем самым человеком, что уже порядком надоел мне, загнав почти в могилу.