Fatum. Андрей Алексеевич Воронин

вернуться к нашим персонажам, которые намечают и считают шаги от недостоверного  и пестрого «сейчас» к ясному и черному «ничто».

      Впервые в жизни наши невольные путешественники удостоились прокатиться в шикарном «Мерседесе», в котором ей-богу не жалко хоть в тартарары, – тебе и телевизор, и телефон (заботливо отключенный, впрочем), и холодильник с горячительными напитками. Чем наши герои незамедлительно воспользовались, так что жизнь опять стала налаживаться, ценность настоящего стала значительнее ужаса будущего, и под конец путешествия ученые сыпали старыми анекдотами, от души веселясь и радуясь чужим бородатым шуткам. За окнами машины ничего не было видно, в темноте мелькали какие-то огоньки, потом дорога юркнула в лес, и на свежий воздух все вышли в просторном загородном имении, не слишком похожим на больницу, но не похожим и на чертову сковороду. Единственная вывеска на фасаде дома гласила, что здание является памятником архитектуры 19 века и охраняется государством. Впрочем, в этом-то как раз сомнений никаких не было: забор поднимался чуть не выше столетних елей, видеокамеры ощупывали каждую пядь мемориального пространства, а встречающие гостей ребята так настороженно улыбались и так мягко двигались, что холодок пробирал даже видавшего виды деда.

      Им отвели вполне приличные комнаты, назавтра же обещали начать плановую диспансеризацию, и на завтра же – встречу с людьми, которые приедут на конфиденциальную беседу из столицы.

      После трапезы – не берусь назвать ее ни ужином, ни завтраком, Тимур предложил деду пройтись по территории.

      – Иван Палыч, я на всякий случай все-таки смоюсь. Понимаете, если хоть один из нас выскользнет, они остальных не тронут – утечка уже будет, они не захотят внаглую разделаться с Вами, с Таней и Женей. Я эту публику немножко себе представляю. Постараюсь подстраховаться – и спрячусь.

      – А дальше что?

      – А дальше – не знаю что. Посмотрим. Друг на друга, помните, наш разговор там, в горах? Дадим шанс людям осмысленно встретить свою судьбу – господи, да кто еще мог помечтать о таком прочищении мозгов? Из философов, писателей, вождей – кто?

      – У тебя что, мания величия?

      – У меня мания истины. Пусть и ужасной.

      – Тимур, может ты и прав, но прав для очень небольшой части людей, которые готовы к истине, к самосознанию, к подлинному. Я же тебе говорил, что большинство людей – другие. Ими ты хочешь просто пренебречь? Как-то это не вяжется.

      – У всех есть выбор, и главное – об этом никогда не забывать. За ваших многих, за большинство, выбор делают другие – мама с папой, училка в школе, вожак стаи – во дворе, поп или раввин, или мулла. А хуже всего – начальник. Но выбор, его ежесекундное присутствие – это и есть подлинная свобода. Я могу сейчас выбрать не то, что выбрал вчера, не то, что мне выбрали другие. Потому что я иначе не могу. Только так и возможен поступок. Иначе я буду повторять то, что мне велено повторять.

      – Так-то оно так, но я, раз выбрав свой путь,